Южный крест

Мишка гнал нескончаемую очередь, он видел только, как мечется, пляшет огонь перед глазами, да немецких солдат…

Вот она, светлая полоска…

По всей реке подымались водяные столбы, а совсем рядом, шагах в сорока, немцы вылезли, выросли, густо сыпанули из автоматов. Но Мишка ждал вот этого момента… Слился, соединился с пулеметом, привычные руки тверды, а глаз — непорченый… Вот когда Мишка Грехов покажет, как умеют бить ребята из-под Севска. Вот вам, гады!..

В тридцати шагах, где воды было вполколена, немцы ложились пластом. Одни падали, оставались лежать, другие медленно, словно бы нехотя, сплывали. Приостанавливались на мелководье… А река выкидывала на берег все новых и новых, живых и здоровых…

А-а-а…

Кинжальный огонь пулеметов все косил и косил, и вода, что светлела перед глазами Грехова Мишки, сделалась вроде бы крутой…

Не знал, что его пулеметы почти наполовину вырезали пехотный полк семьдесят шестой немецкой дивизии и что об этом уже известно генералу Паулюсу…

Номерной, ошеломленный первый боем, понявший, ощутивший свою силу, кричал что-то громкое и нелепое, по-детски восторженное, как совсем недавно кричал и даже топал ногами в темном кинозале, когда видел тачанки и конную атаку.

Мишка понимал его.

Но командир пулеметного взвода, младший лейтенант Грехов, был одним из немногих в дивизии, которые уцелели после Киева и Харькова. Он знал, что получасовой бой — только начало.

На серой утренней воде сделалось пусто. Правый берег, высокий, каменистый, прорезанный лесистыми балками, зловеще молчал.

Главное было впереди.

Слева и справа лениво, как бы для порядка, напоминая, что ничего еще не кончилось, били немецкие пушки. А русская оборона опять словно вымерла, словно не было там ни единого человека.

Номерной, не скрывая своей радости, сказал:

— Вот это мы их!.. Да?..

Он матюкнулся, но в ругательстве не было озлобления, скорее гордость — что вот и он участвовал, отражал немецкую атаку…

— Тебя как зовут? — спросил Грехов.

— Федором, — откликнулся номерной. В голосе его прозвучало удивление. — Я уж говорил вам. И вчера говорил, и сегодня…

— А нашего командира полка зовут Федором Федоровичем. Понял? Крутой Федор Федорович.

— Ну, понял… Так что из этого?

— А то, что дурак ты. Думаешь, кончилось? Сейчас — гляди…

Без видимой связи Мишка Грехов подумал, как много перебывало людей у пулемета, и никого уже нет. А он все еще воюет. В голову ударило суеверное: «Мать, должно, молится…» И сестренку Любку припомнил, крепкую, веселую. Все хотела учиться на портниху, а еще хотела стать акушеркой… Мишка никак не мог понять, зачем — акушеркой: бабы умеют рожать без докторов.

Мать вспомнил, сестренку… А людей, что лежали с ним в одном окопе бок о бок всего лишь месяц назад, забыл. Да и как упомнишь, если побывал с человеком только в одном бою, случалось — не до конца… И Федька вот — надолго ли?..

Тот поднялся на колени, стал пригоршнями откидывать стреляные гильзы.

— Родом-то откуда? — спросил Мишка.

Федька сел на пятки, кинул за плечо большой палец:

— Да вот… Сельцо есть… Рыно́к. Возле Тракторного. Наши бабы молоко носят продавать. Считай, сталинградский. — Видимо желая поговорить еще, радуясь, что так здорово прошел первый бой, которым его пугали, заговорил, заторопился: — Рыбаки мы. И дед, и отец… Да и я…

Пушки ахали для блезиру, одиноко гудел невидимый самолет.

Свой, чужой ли?

Река словно вымерла… Только убитые лежали на сером песке да разломленная плоскодонка насунулась на песчаную косу, чернела смоленым бортом.

Сзади зашуршало. Кто-то чертыхнулся, сказал:

— Ну, запрятались… Побольше сена — зимовать можно.

Видно, не только у Федьки было хорошее настроение. Вползли, влезли в земляное укрытие двое. Доложили: так и так, прислал командир батальона капитан Веригин. В распоряжение младшего лейтенанта.

— Для усиления, — сказал один из них.

У бойцов были автоматы и подсумки с гранатами. Что ж, неплохо.

— Командир батальона капитан Веригин приказал передать вам благодарность… И вот еще… — Мишке сунули коробку папирос «Казбек». — Сказал: «Сам не покурю — пошлю Грехову». Только вы нас извиняйте, товарищ младший лейтенант, парочку искурили. Чай, отработаем…

Сейчас Мишке Грехову ничего от жизни не требовалось: с таким-то командиром он будет воевать хоть всю жизнь.

Закурили. Мишка заторопился, приказал:

— Один — направо, другой — налево. Ясно? До пулеметов шагов сто. Они там живы, кажись. Но чтоб сменили позицию. Сей минут. Как миленьких теперь засекли. Скажете — Грехов приказал. Копайте без отдыха. Ясно? Ну вот… А мы — тоже. Скоро «юнкерсы» пойдут.

Мишка видел в небе звенящую свалку истребителей, но понимал, что остановить немцев невозможно.

Бомбардировщики налетели — задрожала, словно в комок собиралась, земля… Над головой завыло. Все ближе, гуще, тяжелей… По голове, по каждому суставчику саданули, ударили… Горячая боль метнулась по кровяным жилочкам, перехватила горло.