Неожиданно ввалился Семен Коблов, сразу стало тесно — не повернуться. Попробовал взять под козырек, не получилось: стукнулся головой о низкий свод. Увидел кольцо в потолке, пошутил мрачно:
— Поживем тут подольше, зыбку повесите.
— Какую зыбку? — не понял Веригин.
— В старых деревенских избах, товарищ комбат, на такие вот кольца зыбки вешали, младенцев качать… Вот я и говорю: приедет Нюра, женитесь…
Наверно, Коблов думает, что комбат повидал, знает… И с Нюрой, думает… А у него, кроме войны, ничего настоящего в жизни еще не было. В школе ему нравилась девушка из параллельного класса, но, пожалуй, только он знал об этом. Старался увидеть ее, пройти рядом, украдкой следил, как сворачивает за угол… А если удавалось перемолвиться, считал этот день счастливым. Потом Андрей уехал, поступил в военное училище, девушка из параллельного класса стала забываться.
Курсанты хвастали друг перед другом своими «внеклассными» успехами, рассказывали пикантные, а то и просто пошлые подробности. Андрей знал, что все они врут, дают волю воображению. Хотят выглядеть хожалыми. Исключение составлял Юрий Сотников. Он был на два года старше Андрея, обладал завидной способностью пить водку и не хмелеть, поговаривали, что Юрий успел побывать женатым, что его представляли к правительственной награде… Но сам Юрий никогда ни о чем не рассказывал. Он был сдержан, молчалив, среди однокашников выделял одного Веригина. Восторгался гимнастическими способностями Андрея, отличной стрельбой. А Веригин завидовал Юрию: большой, в плечах широкий, лицо — как у римского гладиатора.
Как-то Андрей сказал:
— Тебя надо выпустить полковником.
Юрий ответил:
— Буду и полковником, — подумал, прибавил: — Через восемь лет.
Потом Андрей долго думал: почему — через восемь?
Однажды Юрий пригласил:
— Сходим сегодня? У меня тут есть одна… А у нее — подруга… По-моему, вполне порядочная. Ты как?
Плеснуло холодком, залило с головы до ног. Сказал неожиданно для самого себя:
— К порядочным не ходят, — испугался собственной категоричности, прибавил: — Я так считаю.
Юрий смотрел пристально, строго. Потом улыбнулся:
— Это ты, брат, из книжки… Может и хорошая книжка… Только порядочные женщины, они, в общем-то, как все. Так пойдем? Я, понимаешь, не могу без этого.
В тесной чистенькой квартирке их встретила молодая женщина с тихими, печальными глазами. Андрею показалось, что смотрит она снисходительно, выжидательно, словно верила и не верила… Словно пыталась угадать, что же будет дальше?..
На столе бутылка водки, малосольные огурцы и сосиски. Коробка папирос и букетик цветов.
Юрий шепнул:
— Сейчас придет.
В комнату вбежала десятиклассница (Андрей как увидел, так и решил: десятиклассница), тряхнула черными кудряшками, раскатилась беззаботным смехом:
— Ой, как хорошо! Так хочется есть, просто ужас!
И только после этого поздоровалась. Повернулась к подруге, сказала:
— Твои знакомые все такие красивые…
И тут же заговорила о своем муже, какой он умный, талантливый… Конечно, она не годится ему в подметки, поэтому бросил. Завербовался и уехал на Дальний Восток.
Верочка храбро выпила водки, вкусно ела и, не обращаясь ни к кому, продолжала рассказывать о своем муже.
Потом остались вдвоем. Она допила чей-то остаток, обняла Андрея и стала целовать. Сказала:
— Подожди, я окно зашторю.
А после опять рассказывала о муже…
Когда Андрей посмотрел на часы, Верочка, точно стараясь обличить, спросила:
— Еще придешь?
И затихла в ожидании.
Андрей признался:
— Не знаю.
Верочка повздыхала:
— Каждый вот так: один раз придет — и до свидания. Наверно, я какая-нибудь не такая…
Андрей сказал:
— Ваш муж, должно быть, хороший парень…
Верочка украдкой вытерла глаза.
Андрей ушел с чувством виноватости и опустошенности, как будто его в этот день обокрали, отняли самое дорогое, что принадлежало только ему и никому больше, что мог, однако, подарить, чем способен был осчастливить… Теперь ничего не осталось. Словно драгоценный камень, который берег, на который надеялся, рассчитывал, оказался осколком бутылочного стекла.
В глазах Андрея женщина упала.
А Юрий сделал удивленные глаза:
— Чего ты, собственно, хочешь? Поверь, все они такие.
На душе сделалось нехорошо. Покачал головой, сказал:
— Не думаю.
Потом дорогу перешла еще одна… И опять было не то. Может, Сотников прав? Но верить не хотелось. Есть же на свете целомудрие, любовь?..
После Харькова, когда ушли за Оскол, он встретил девушку…
В хуторе Грачи, через который вел остатки батальона, заглянул в уцелевшую избу, позвал:
— Живые есть?
К нему вышла девушка, статная, высокая, заплаканная. Глянула доверчиво, пригласила.
— Заходите. Пожалуйста.
Глаза были в полукружьях синевы, а губы полные, свежие, нетронутые. И вся она была удивительно похожа на ребенка, безвременно повзрослевшего, успевшего даже постареть.
— Заходите, — повторила она, — я покормлю вас. А хотите — ночуйте. Пожалуйста, ночуйте, — и вдруг, точно испугавшись собственных слов, захлебнулась скороговоркой: — Останьтесь, прошу вас. Я боюсь одна, не могу. Иль бойцов пришлите. Я маму вчера похоронила. Совсем одна…