Южный крест

Дело было к ночи, солдаты валились с ног. Андрей обрадовался, заторопился:

— Вот спасибо. Я как раз хотел просить о ночлеге. Если можно, мы — втроем…

Потом ужинали. Хозяйке было девятнадцать лет. Она ничего не ела, рассказывала о своей семье, как хорошо, дружно жили… А вот уже осталась одна: отец и двое братьев на фронте, вчера похоронила маму. Сама закопала. Потому что взрослых в селе не осталось, помочь некому.

Девушка рассказывала тихо и вроде бы даже спокойно, а по щекам то и дело сбегали крупные, похожие на градинки, слезы.

Грехов и Михаил Агарков уснули сразу, Андрей с Нюрой просидели на крыльце до рассвета. Семен Коблов стоял в карауле, проходил мимо, сказал:

— Товарищ комбат, уснули бы…

Сказал с отеческой сердитостью, ему было жаль своего командира, потому что путь предстоял трудный, дальний — прибавь, господь, силушки.

Но странное дело: Андрей не чувствовал себя даже утомленным. Двое суток мечтал выспаться, а тут — куда сон девался… Сидел, слушал, с робким замиранием ловил чужое близкое дыхание… Каждое слово было дорогим и милым, каждое слово было необыкновенным… Он вдруг почувствовал, понял, что ему давно не хватает вот этого тихого голоса, этих вот слов…

Нюра замолчала. Андрей не сразу понял, что произошло, но сделалось беспокойно. Потом испугался: что, если не скажет больше ни слова? Она спросила:

— Вы, конечно, женаты?

Андрей испугался еще больше:

— Что вы! Я и в мыслях не держал.

Торопясь, словно стараясь убедить, в чем-то разуверить, рассказал о матери, о соседях, о том, как учился в школе, как поступил в военное училище… Обо всем. Только о войне говорить не стал.

На рассвете, когда батальон построился и младший лейтенант Агарков доложил об этом, Андрей признался Нюре:

— Мне так хочется встретиться с вами еще. Вот только загадывать сейчас нельзя.

Батальон выходил за околицу, Нюра и Андрей все еще стояли. Она сказала:

— Вы знаете, у меня ничего еще не было. Ну вот совсем, совсем… Только в школе, в седьмом классе, один мальчишка записки мне писал, — подняла голову, придвинулась вплотную. Андрей увидел широко раскрытые, налитые то ли ужасом, то ли мольбой глаза… И слезинку на щеке… — Я буду вас ждать. До конца войны. Ладно? Только скажите, ладно? Я буду ждать. И буду думать о вас. Каждый день. А вы, когда кончится война, придете. Ладно? Только вы не забудьте…

Андрей взял ее за плечи… Кажется, он зажмурился — боялся вымолвить слово…

Нюра обхватила его, обняла… Стала горячечно целовать. Шептала невнятные слова и все целовала, целовала…

Через час, через день, много дней спустя, вплоть до нынешнего, вспоминая Нюру, Андрей не мог бы сказать, красива она иль не красива… Просто не встречал еще такой, временами думалось — не встретит. Не знал ни адреса, ни фамилии. Но за четыре месяца написал десять писем. Все десять лежали в планшете. Никому из бойцов не пришло бы в голову, что капитан Веригин в минуты отдыха мысленно читает воображаемые письма от девушки, с которой просидел на крыльце одну ночь, какие ласковые, нежные слова говорит он ей…

Наученный войной, капитан Веригин не загадывал даже на завтра, но в самом дальнем, в самом потаенном уголке держал твердое решение увидеть Нюру. И не просто увидеть, а встретиться, обнять, расцеловать… Он никуда не отпустит ее, никому не отдаст. Она первая поняла его и поверила…

Выдавались минуты — хотелось поговорить с кем-нибудь, рассказать, как оно случается… Но разве поймут? Считал — не поймет ни один человек.

Нюра была его тайной.

Сейчас Веригин глянул на Коблова и как-то сразу решил, что вот этому при случае можно рассказать… Зачем он явился?

В тесном каземате тускло горел фитилек. Было душно, воняло керосином. Коблов загородил собой узкую дверь, полстены заняла густая тень. Он оставался точно таким же, как в тот памятный день, когда добирались в полк. Все такой же медлительный, спокойный, смотрел уверенно, твердо и безбоязненно. Ни разу не отлучился с передовой и ни разу не был ранен. Везучий, что ли?..

Веригин послушал, как рвутся немецкие мины, как вздрагивают, шевелятся каменные стены, спросил:

— Ты зачем?

— Разрешите доложить… От командира роты — связным, товарищ комбат. Слышны танковые моторы. Командир роты считает, что на участке нашего батальона немцы не пойдут, правее пойдут, а то — левее…

Капитан Веригин мысленно посмотрел на свою позицию оттуда, с бугра, откуда засыпа́ли его минами, и решил: обойдут. Попытаются уничтожить фланговым огнем. А помощь ждать — откуда? Сзади — Привокзальная площадь, улица Гоголя… До Волги — полкилометра.

Измученно поднялся, спросил:

— Разведчики, значит, не вернулись?

Коблов наклонил большую голову.

— Не вернулись, товарищ комбат, — сказал он сумрачно. Помолчал, послушал, как догоняют друг друга минные разрывы, прибавил: — Похоже, обнаружили их…

— В роте большие потери?

Коблов помялся: