Южный крест

— Кто его знает. До полуночи, кажись, все были целы, а теперь — не знаю. Мы, товарищ комбат, окопались метрах в тридцати от немцев, не больше. Мины кладут позади, ближе боятся — не угодить бы в своих… Если только ручные гранаты… Так ведь сплошных окопов нет, куда станешь кидать? Этак гранат не настачишься. Наши сидят под вагонами в ямках… Я считаю, как у Христа за пазухой.

Коблов говорил тихо, а руки его беспокоились, что-то искали, щупали фуфайку…

— Ты что? — спросил Веригин.

— Просьба у меня, товарищ комбат. — Коблов попробовал улыбнуться. Но улыбка не вышла, губы повело точно судорогой: — Разрешите мне на водокачку… Вечером, на закате.

Веригин удивился:

— Это зачем?

— Может, село свое увижу. Если на закате, да в бинокль… Думаю, можно увидеть.

— Далеко?

— Километров тридцать.

Веригин мотнул головой:

— Не увидишь.

Но Коблову очень хотелось посмотреть в сторону родного села, из которого ушел на второй день войны, которое видел во сне… Потоптался на месте, шагнул вперед:

— Разрешите, товарищ комбат. Мне надо увидеть. За Волгу я не пойду, если даже прикажете.

Капитан Веригин смотрел на него снизу вверх: громадный, кряжистый, затверделый… Словно дубовая стволина — ни мороз, ни зной, ни топор не берут. Вспомнил голый кремнистый бугор; кинжальный огонь немецких пулеметов; развороченные окопы и блиндажи в двадцати километрах от Харькова; неприбранные убитые на задонском плацдарме; танки на бросок гранаты у высоты с отметкой 137… Этот солдат был везде. И сейчас вот он, в самой середке…

Веригин лапнул себя за карман, поискал закурить. Сказал:

— Мне — что? Мне не жалко, лезь. Погляди. Только до вечера дожить еще надо. Да учти: я посадил на водокачку уже третьего наблюдателя. Похоже, снайпер у них… Понял?

Коблов сказал:

— С божьей помощью обойдется, товарищ комбат, — и опустил голову. Капитану Веригину показалось — совестливо. — Если случится, недосчитаетесь — убит, значит. Уж вы, пожалуйста… Так, мол, и так — убит. Не хочу быть в пропавших без вести. Уж вы, пожалуйста… В плен я не сдамся.

Тяжелый взрыв тряхнул, приподнял и поволок в сторону пол и каменные стены… Коптилка погасла. Вторая бомба легла чуть дальше… «Что это с ними? Ночью — бомбить?..» — недоуменно подумал Веригин.

Минометами немцы увлекались всегда, а чтобы ночью бомбить — такого не бывало.

Телефонист щелкал зажигалкой — высекал огонь, вполголоса поругивался. А дверь неожиданно распахнулась, в проеме раскорячилась темная фигура.

— Товарищ комбат, командир полка подполковник Крутой идет. А с ним еще…

— Ну и пусть идут, — сказал Веригин. — Черт носит.

Из-за двери, снаружи спросили:

— Это кого «черт носит»?

Капитан Веригин живо повернулся, привычно сунул большие пальцы за ремень, расправил складки.

Командир дивизии?

Коблов попятился к стене. Телефонист зажег наконец коптилку. Словно для того, чтоб рассмотреть…

Полковник Добрынин шагнул, перенес через порог заляпанные грязью сапоги, ударился каской о потолочную балку. На груди висел автомат. Командир полка был на голову ниже, а в плечах — не обхватишь.

— Ага, — кашлянул Добрынин, — запрятались, не хотите никого принимать…

Капитан Веригин вытянулся — рука под козырек, заслонил собой лампешку и телефониста.

Не каждый день приходит в батальон командир дивизии. Последний раз видел его три недели назад, а как влезли в город, не встречал ни разу. Говорят, у него семья в Сталинграде. Правда, брешут ли?..

Кажется, впервые Андрей Веригин подумал, что мать его тоже недалеко теперь, и село Садки… Отца убили в девятнадцатом… А сколько осталось ему, Андрею? Хорошо бы пожить… Но главное — сделать свое дело.

Капитан Веригин приподнял локоть, рывком расправил грудь:

— Товарищ подполковник!..

Леноватым оборотом головы Крутой показал, чтоб докладывал командиру дивизии. Сам выглянул в дверь, назад, недовольным голосом позвал:

— Реутов.

В открытую дверь был виден синеватый полусвет от «фонаря», одинокий рукав зенитного прожектора, слышался сторожкий бас ночного бомбардировщика… Потом весь дверной проем заслонили какие-то люди, кто-то молодым веселым голосом, точно радовался, ждал с нетерпением, сказал:

— Вот сейчас фриц даст нам жизни!

Другой отозвался устало:

— Брось, не каркай.

Первый засмеялся:

— А вот погляди…

Бомба легла рядом, дверь бухнула, затворилась, огонек в снарядной гильзе опять погас. Рядом с Веригиным кто-то вполголоса ругался. А дверь снова распахнулась. Андрей не знал, докладывать иль не докладывать…

— Реутов! — еще раз позвал командир полка.

Реутов, Реутов… Ах да, из политотдела дивизии.

В душе капитана Веригина поднималась досада: приходят, учат… Как будто он курсант. Вон, стрелять некому. Прислали бы человек двадцать…

Неподалеку, Андрею вдруг показалось — возле самой двери, надсадно била скорострельная зенитка. К одному прожектору прислонился другой… Слепились, перекрестились… И снова разошлись, зашарили по низким брюхатым тучам.

Еще одна бомба упала… В дверной проем было видно, как потянулись вверх синеватые трассы.

И снова нудный гул самолета…