Ив Сен-Лоран

На этот раз он был околдован цветом. Возбуждение красок было видно в его эскизах: черные цветы на сиреневом муслине; желтые пятна, похожие на куски разбитого солнца; одинокая индийская роза; поток красных тонов; волна красок земли и специй, шафрана, корицы, перца среди вспышек сапфира и изумруда. Все преображалось: гостиная становилась гаремом, а дива — дочерью пустыни, аристократично пробуждавшая инстинкты по примеру знаменитых куртизанок. Они появлялись в золотых тюрбанах, на которые были приколоты черные бабочки, все в ожерельях и заклинаниях. Дьявольские красавицы. Портрет «девушки с золотыми глазами», когда-то написанный Бальзаком: «Эта бездна удовольствия, куда скатываешься и не чувствуешь дна».

В этом сезоне были показаны только две модели брюк, Бетти Катру поспешила их заказать. Все изменилось, все еще изменится. Поддержанная использованием «эффектных» тканей, таких как муар, тафта, фай, линия одежды становилась более подвижной и более нервной, будто она двигалась, благодаря широте жестов, как это пальто с расширенным и круглым объемом. Накидки задевали пышные юбки с оборками. Талия подчеркивалась карако[655] или бархатными корсетами. «Прошло столько лет, и я понял, что самое главное в платье — это женщина, которая его носит».

Новая фаворитка кутюрье — Кират, индианка, чья кожа томно освещала платье из парчи бледно-розового цвета. «Она ходит как богиня и садится как султанша» (Бодлер). Болеро из фиолетового бархата, с разрезом на бедрах, позволяло мельком увидеть тело, гордое и суверенное; были видны «плечи, прямые, как у египетских богинь, очень длинные шея и ноги».

Все любовались этими моделями, сфотографированными Дуэйной Михалс[656] для американской редакции

Vogue в октябре 1976 года. Их представляли три женщины в красном и розовом тюрбане, в длинной юбке из тафты. Ги Бурден, в свою очередь, изобразил их на своей фотографии как цитату «Алжирских женщин» Делакруа. Однако они были в норковых шапках и кожаных золотых сапожках. Ткани содрогались от цвета, раздувались и несли в себе угрозы и отдаленные надежды, страстно взрываясь в ярких, горячих черных тонах, которые вышли из красного цвета: это те черные чернила, какими модельер писал свою коллекцию Opéra-Ballets russes

. Это был не тот черный цвет шелковых комбинезонов, тонкий, как линия. Этот черный, плотный, жаркий, будто выстилавший чрево мира. Работа с цветом и его интенсивностью придавала модельеру особую уникальность. Он вызвал в моде вкус к фольклору. В тот день он запустил свое первое приглашение к путешествию. «Этот человек, который шесть месяцев назад достиг дна строгости и трезвости с его полосатыми серыми костюмами, вдруг превратился в роскошный вулкан, откуда течет лава красивых тканей, сочетаний цвета и замечательных форм. Это больше, чем перемена — это потрясение», — написал Рене Баржавель 1 августа в Le Journal du Dimanche. В этот день Иву исполнилось сорок лет. «Вот и голос Каллас раздается, и великолепные вечерние платья появляются, я не могу описать их. (…) Каждое потрясающе красиво, так что дух захватывает, а следующее за ним еще красивее. Это больше, чем коллекция — это событие. Париж ничего не видел подобного со времен Поля Пуаре и Русских балетов».

Что это, новый способ почувствовать эпоху? Бросить ей вызов? На фоне оперы он праздновал декаданс 1970-х годов, непреодолимый рост нарциссизма и ностальгии. Настроение больших потерь разделялось многими в этом же году: Жан-Луи Шеррер со своими турецкими фантазиями; Унгаро говорил, что «устал от повседневных пальто. Это старомодно»; Жюль-Франсуа Краэ от Ланвен первым возвратил традиционный крой, накидки и крестьянские платья. Но к этому Ив Сен-Лоран добавил кое-что еще, только ему свойственное. Ничего мелкого, сладкого или обаятельного. Ни лунных Пьеро, ни «беззащитных» женщин-девочек в наряде Пульчинеллы[657]. Сен-Лоран предпочитал придавать выразительность голове модели, ее взгляду. Он не путался в маленьких бантах, английских петлях, кружевах или розовом цвете — ничего сентиментального или жеманного, никакого правдоподобия или исторической достоверности. Его платья были антиподами костюмов той эпохи. Начиная с материала ткани, он рисовал темперамент и характер, как будто уходил от буквальной истории, чтобы вернуться к источнику вдохновения. Восстановить правду жизненного персонажа, который существовал еще до воплощения и кого наконец-то можно было увидеть воочию. «Я не пассеист, но, когда прошлое идеально, оно полностью присутствует в настоящем». Вдохновленный портретом Вермеера «Девушка с жемчужной сережкой», он подарил публике ощущение, будто она сама позировала художнику в сине-желтом платье от Сен-Лорана. Рассматривая картину, мы с удивлением обнаруживаем, что на этой девушке не было платья, точнее, его не видно. Вермеер нарисовал только лицо. «Я пытался представить платье, которое она носила», — спокойно ответил Ив Сен-Лоран…