Если Коко из Оверни была первым кутюрье, попавшим в высшее общество, то римлянка Эльза преуспевала в том, чтобы ослепить его своей трагической фривольностью. Скиап хлестала это общество и искрилась розовым и золотистым дождем. Ив Сен-Лоран был последним кутюрье высшего парижского общества в 1963–1969 годах, а с 1976-го стал наследником Скиапарелли. Максим де ла Фалез, бывший светский посол Скиапарелли, писала: «Она научила меня всему. С ней я поняла, что такое жанр. Она сразу же научила меня отличать сладенький эффект от шарма. Скиап возвела моду в ранг искусства. Это искусство можно было носить, даже если оно было некрасивым. Это было лучше, чем носить красивое платье. Ив обладает такой же твердостью стиля». Он один, кому удалось примирить в своей деятельности двух великих врагинь. Он нашел для себя нового персонажа для самоидентификации. Ив Сен-Лоран придумал более захватывающее путешествие с одним лишь местом назначения — он сам. Здесь были возможны невозможные встречи: Скарлетт и Анна Каренина, Травиата и алжирская женщина, горячее и потрескавшееся золото византийских мозаик и густая зелень пальм, сине-желтые тона марокканской керамики и астрально-синий цвет ледяных вод Антарктиды. Мы мчимся по золотым степям, где русские бояре терялись в парах турецкой бани. Как будто портреты покинули свои рамы, а королевы сбежали из могил, чтобы успеть на роковое свидание. В тот день Татьяна Либерман, уходя с дефиле, сказала Пьеру Берже: «Это творчество сумасшедшего».
Никакой программы, никаких комментариев между моделями и моментом их появления. «Номер девятнадцать. Длинный вечерний ансамбль. Болеро из изумрудного бархата с соболем. Оранжево-золотая блузка из шифона с пластинками. Красная атласная юбка». Похоже на дневник путешественника. Заметки для картины, которой никогда не будет, даже если он и признавался: «Это коллекция художника». В этой коллекции все взрывалось, цвета сочетались по правилам, возникшим в момент, когда эти сочетания появились у него перед глазами. Позже Ив объяснил: «На каждом углу в Марракеше видишь группы мужчин и женщин, на которых розовые, голубые, зеленые, фиолетовые кафтаны. Это так удивительно, как будто они написаны красками, которые вызывают в памяти наброски Делакруа, а на самом деле это лишь импровизация жизни»[660]
.От этого дня остались только платья, но они наполнены светом изнутри, пронизаны видением мира, воплощенного в материи. Пруст говорил, что, позволяя себе быть порочными, великие художники «опираются на свои пороки, чтобы основать моральное правило для всех». И Ив Сен-Лоран говорил о любви так, как говорят те, кто страдал от невозможной любви и однажды сам пережил боль расставания.
В тот год оборот коллекции достиг 5,61 миллиона франков. Это был лучший результат модного Дома
Ему сорок лет, и он снова тот великий грустный юнец, который назначал свидание женщинам всего мира, как и в 1958 году, в год его первой коллекции у Диора, когда толпа кричала: «Сен-Лоран на балконе!» Его русская коллекция впервые заслужила обложку
Казалось, он заново переживал тот опыт, который, стирая время, делал воспоминание о том, что было до нее и что последовало за ней, еще более болезненным. Чудо-мальчик, кто надеялся «выпускать платья из джерси за сорок франков», стал кутюрье, чья последняя коллекция составляла более полумиллиона долларов. Модели стоили от 800 до 10 000 долларов. «Не будет показа, — говорил он в 1968 году, — мне не нужна работа швейных ателье, чтобы выразить себя». Последние аплодисменты журналистов заставили его понять, что он больше не сын Диора, но сам Диор, перевоплотившийся в Сен-Лорана, еще один