Ив Сен-Лоран

Между биографиями обнаружилось сходство. В 1923 году, во время очередной поездки в Северную Африку, художник по состоянию здоровья (вероятно, туберкулез) решил обосноваться в Марракеше, отказавшись работать на воздухе и решив писать картины в мастерской. Здесь он и построил свой дом, виллу Bou SafSaf. «Поэтому он выбирает землю для своей жизни за пределами красных стен на западе, на месте, где кончается пальмовая роща»[778]

, — писал Андре Демезон[779] о Луи Мажореле. «Это был огороженный сад, он построил дом, выбирая лучшие элементы, которые предлагала ему как архитектура Марокко, так и практичная сторона современного комфорта. Объемы и интимность, четко очерченные контуры и подвижность линий, безмятежность и одновременно экспрессия — это были общие знаки, характеризующие страну и художника». Это ли не совпадение, что когда художник прибыл в Марокко, то поселился в «маленькой арабской шкатулке», расположенной в районе рынка? «Матрас на полу будет нашей супружеской кроватью, мы будем жить на коврах», — писал он своей жене.

Он рисовал в Марракеше жанровые сцены, берберских женщин в черных тюрбанах, городских женщин в голубых кафтанах, похожих на тех, что рисовал Ив Сен-Лоран в середине 1970-х. «Представь себе, мой друг, что такое, гуляя на закате по улицам, видеть, как зашивают себе сандалии Катоны и Бруты, которым природа не отказала в надменности, свойственной хозяевам мира», — написал художник кому-то из близких, будто самому Сен-Лорану. Сине-фиолетовые закаты, бросавшие отблески на розовые касбы, шум города в сумеречный час, Ив Сен-Лоран видел это и чувствовал с такой же силой, как и его предшественник, представляя их в своих ориентальных коллекциях.

Но что-то надломилось. «„Дом змеи“ был маленьким и всегда переполненным. Этот дом большой и часто пустой», — говорила Бетти Катру, постоянная гостья и близкий друг. Она жила не на вилле «Оазис», а в «Доме счастья», который был присоединен к поместью. «Между двумя домами разрыв в десять лет. Вечность. Это как разница между энтузиазмом молодости и остальным. Я никогда не видел, чтобы он подолгу жил в новом доме, — рассказывал архитектор Билл Уиллис в октябре 1992 года. — Этот дом роскошен. Каждый раз Ив приносит сюда чудеса. Но что в этом доме происходит?»

Тяжелые резные двери из сандалового дерева открывались в гостиную в марокканском стиле: стулья из темного индийского дерева, подушки, обтянутые кашемиром. Этот «риад»[780]

был похож на внутренний сад марокканских домов с видом на парадную лестницу: на первом этаже четыре угловые комнаты выходили на небольшую частично крытую террасу, которая окружала весь дом. В центре небольшая гостиная, все из дерева. В этой гостиной Ив Сен-Лоран сам покрасил потолочные балки в пестрый удивительный калейдоскоп розового, охряного и цвета зеленой воды — это были последовательные акварельные полосы. «Я видел, как он взял штаны и страницу, вырванную из журнала Vogue, чтобы найти правильные оттенки, — вспоминал Билл Уиллис, отмечая, как и другие, энергию этого человека. — Ив научил меня цвету».

Двери и притолки из резного кедра, кессонные потолки, керамические глазурованные панели в традиционном стиле (zellige

) — все это было сделано прекрасными мастерами из города Феса, ремонт, длившийся в общей сложности четыре года, стоил астрономическую сумму: если прихожая была реконструирована по чертежам, то многие комнаты были созданы по оригинальному плану, например столовая, голубая гостиная, библиотека. На этой стройке работало сто человек. «С Пьером Берже и Ивом Сен-Лораном ни одна деталь не бывает неважной. Когда мы показываем Иву место для выключателя, он сразу хочет увидеть образец плинтуса». Потребовалось девять месяцев, чтобы получить идеальный узор zouacs — синие и зеленые цветы на красном фоне — в последней комнате, любимой Ивом Сен-Лораном. Картины художника-ориенталиста Теодора Фрера, выбранные Пьером Берже; произведения Нерваля[781], Рильке, Лоти; хрустальная люстра и бронза с гравировкой из замка Гриньян, столь дорогого мадам де Севинье, создавали интерьер, где соседствовали достаток и интимность. Можно было заметить маятник-черепаху — китайскую вещицу XIX века, еще два факела из горного хрусталя (также XIX век) и хрустальные пальмы, найденные у Комольо в Париже. Банкетка, обтянутая узорчатой тканью, до этого находилась в замке Ротшильдов. В алькове фонарь из сирийской мечети XVIII века освещал портрет Али-паши из Ламины с его последней женой кисти Монвуазена. «Мы переделали все, начиная с полов из зеленой керамики», — рассказывал архитектор Билл Уиллис. Это была снова история воды: Ив Сен-Лоран попросил Билла сделать синюю комнату, где у него было бы «ощущение, что он на дне моря». Сирийский комод, инкрустированный перламутром, шелковые шторы, комната, похожая на большой аквариум, выходила в сад с водяными лилиями. «Он сказал мне: „Билл, я вижу этот дом в оттенках отражений воды“».