Элен де Людингаузен, директор отдела Высокой моды, не скрывала своей радости: в Ленинграде, вскоре переименованном в Санкт-Петербург, ей возвратили дворец ее семьи. У нее был план обосновать в нем фонд. Дворец был расположен на Невском проспекте. Себе она оставляла «общие помещения». Чтобы оформить свою квартиру, Элен пригласила мужа Бетти, Франсуа Катру, художника по интерьеру: «250 квадратных метров, горничная, машина и гараж». В день открытия — апрель 1992 года — она отправила «300 килограммов одежды для женщин-хранительниц. Я хотела подарить им надежду, что этот город вновь обретет свое великолепие».
Париж жил в эйфории непрерывно стекавшихся долларов. На Рождество Hermès
продавал свой квадратный шелковый платок каждые двадцать секунд. Бернар Арно оттачивал свою стратегию: 12 мая 1989 года на пресс-конференции в отеле Crillon он объявил о назначении Джанфранко Ферре[865] главой модного дома Dior вместо Марка Боана. Со слегка седеющей бородой, в шелковом платке, сочетавшемся с горошком на его галстуке, этот итальянский кутюрье управлял своей карьерой как бизнесмен: «Я буду приезжать в Париж каждую неделю», — обещал он, богатый, знаменитый и обвешанный почестями. Его миланский модный Дом, созданный в 1978 году, — это маленькая империя. Он выпускал десять коллекций в год. В Доме Dior началась «мобилизация команд»: здесь говорили по-английски о «показе», о «сроках». В 1989 году модный Дом инвестировал в «создание моделей» 60 миллионов франков.В этом же году оборот модного Дома Ives Saint Laurent
превысил 3 миллиарда франков. В ноябре блестящие дефиле прошли в Индии, в Дели и Бомбее: «шоу парижского портного» и «волшебная мечта», согласно The Times of India. Доля прибыли, которую получали сотрудники компании в это время, находилась в зените (26 миллионов франков в 1989 году, против 24 миллионов франков в 1992-м). Ив Сен-Лоран мог проверить свой успех по количеству верных клиентов. Общий объем продаж Высокой моды (клиентки и покупатели) в период 1988–1989 годов поднялся с 37 миллионов франков до 44 — абсолютный рекорд модного Дома за всю его историю. Однако такой успех удовлетворял его не полностью: «Не так уж трудно сделать людей элегантными. Хорошо было бы иметь большой магазин, это моя мечта», — говорил он так, будто посылал свое пожелание Санта-Клаусу.Но «король Высокой моды» не устоял перед подарком самому себе: пока в Париже финансировали выставку русских исторических костюмов из Эрмитажа, в Довиле Пьер Берже и Ив Сен-Лоран строили чайный павильон в форме дачи. Они воссоздали в тени берез карельскую избу Петра Великого, сохранившуюся как музейный экспонат на Васильевском острове. Установленное местным плотником как детский конструктор, это здание было сделано из массивных сибирских бревен. Восемь французских витражей XIX века придавали ему особый блеск. Жаку Гранжу, декоратору всего Парижа — он работал для Паломы Пикассо, Изабель Аджани, Марисы Беренсон, Сильви Вартан — снова дали карт-бланш. Он даже нарисовал эту дачу и занялся поиском по барахолкам с Пьером Пассебоном, его любимым антикваром. Эклектика была налицо: диваны с подушками, расшитыми золотом, русские кресла с роговыми ножками и французский камин в восточном вкусе, люстра Serrurier Bovy
освещала старинный стол. Один предмет мебели, однако, привлекал внимание больше — шезлонг MiesVan Der Rohe, MR 20, 1927 года. Он проходил четкой линией посреди всей этой обстановки. Такая же верность духу современности наблюдалась в квартире на авеню де Бретейль, приобретенной в конце 1970-х, купленной им для того, чтобы писать. Этот дом привлекал репортеров. Сен-Лорана там не было, но можно было сфотографировать его портрет, помещенный в раму, инкрустированную кабошонами бирюзового и рубинового цвета. Он стоял между серебряным кубком, эмалями и книгой о «русских аскетах». Пьер Берже, в большом зелено-красном кардигане, с повязанным на шее платком, положил правую руку на плечо впереди сидевшего Ива.