Он знал, как зарекомендовать себя меценатом, владея искусством проявлять свою щедрость и не теряя медийного чутья: он подписал чек на миллион франков, чтобы Франция могла приобрести картину «Святой Фома» Жоржа де Латура. Что бы он ни делал, он никогда не хвалился победой. Он оформил свой номер в отеле
По воскресеньям он любил ходить на Птичий рынок на набережной Межиссери. «У меня большая страсть к птицам. Она восходит к тому времени, когда один врач, мой старый друг, показал мне свой потрясающий орнитологический атлас. Книга никогда не была опубликована. У меня были чижики и канарейки. А еще я обожаю клетки. Клетки мадам Фуа лучшие в мире!» Пьер любил скрещивать «настоящего щегла и чижа». «Это дает неповторимые гибриды», — говорил он. Свирепые вспышки гнева с каждым днем становились заметнее публике, удаляя его от простого человеческого начала.
Разве Пьер Берже был не менее скрытен, чем Ив Сен-Лоран, который демонстрировал свою невидимость и депрессию? Столкнувшись со средствами массовой информации, он вкладывал в собственное поведение столько же мастерства, что и барон Шарлю у Пруста, чтобы скрыть свое происхождение и свою гомосексуальность. Что за человек был этот миллиардер, кто любил старые розы, приходил к своему флористу на улице де Гренель, говорил с маленькой Маликой по-арабски, заказывал букет, заходил за прилавок, помогал очищать розы от листьев и шипов?! «Он говорит, что это его расслабляет!» Что больше всего его привлекало в другом человеке? Красота? Конечно, нет: «Мне нравятся те, кто имеет поэтическую внешность. Самое важное качество — это верность, не верность алькову, но истинная верность — себе, своей идее, другому человеку».
В июле 1988 года, за несколько недель до назначения Пьера Берже главой Парижской оперы, Ив Сен-Лоран представил свою зимнюю коллекцию «Гроздья гнева». «Ив Сен-Лоран доверил мне свои карандаши, чтобы я мог быть уверен в цвете. За всю карьеру это мое лучшее воспоминание», — признавался мастер по вышиванию Франсуа Лесаж. 16 000 рабочих часов, 18 моделей, 45 вышивальщиц были мобилизованы на три недели… Это была целая серия костюмов и вышитых накидок. Атлас цвета абсента с бирюзовыми, розовыми и черными листьями. Цвета на основе чистых оттенков. Желтая шерстяная накидка, расшитая золотой и коричневой листвой, на бархатном платье серо-голубого цвета. Опрысканные золотой пылью гроздья винограда не были пришиты к накидкам, а висели на прикрепленной поверх имитации мха из замши и при ходьбе дрожали на ветру. Это была дань уважения Ива Сен-Лорана солнечным террасам в живописи Боннара[863]
: такое ощущение, что он раздавал лучи света, погружал руки в фиолетовый атлас и зеленоватую тафту, потому что эти ткани все пропитаны цветом; линия более заметная, прочерченная твердой рукой жирной пастелью. Такое создавалось впечатление, что он, как Мажорель, работал только в помещении, поймав жизнь в плен. В тот день за кулисами он грустно повторял: «Я неудавшийся художник». Тем не менее в журналеМодный Дом