Иван IV Грозный: Царь-сирота

Иван IV, любя детей, готов был проявить к ним ветхозаветную суровость. Таков был государь Иван Васильевич. И, возможно, в окаянный день эта суровость, к которой царь приучал царевичей, сорвалась с рук у него самого. Возможно.

Ведь когда-то, за много лет до свершившейся трагедии, он допустил ее, хотя бы мысленно.

Историки не раз и не два говорили о темени, окружающей историю смерти царевича Ивана. О том, что слухи и сплетни, когда-то объявшие «дело», до сих пор не позволяют прямо судить, какая беда приключилась с несчастным царевичем. Историки В. Б. Кобрин и А. А. Зимин высказывались в этом смысле с одинаковым здравомыслием. Первый из них, перебрав большую часть версий XVI столетня, с досадой написал: «Увы, все эти версии основаны только на темных и противоречивых слухах». Второй, процитировав «показания» источников, выразился еще яснее: «Из приведенного хаоса слухов и просто домыслов трудно выделить наиболее достоверную основу». Наконец, еще один знаток эпохи Ивана Грозного, С. Б. Веселовский, в том же ключе заметил: «Разнообразие и разноречивость известий о смерти царевича объясняются просто тем, что всё дело происходило во внутренних покоях дворца, доступных только немногим приближенным лицам».

Итак, хаос, слухи, домыслы, разнообразие, разноречивость и даже противоречивость…

Самый трудный для исследования материал.

Но работать с ним надо, потому что больше не с чем работать.

Ну а теперь — к источникам.

Начнем с иностранцев: они оставили щедрый урожай свидетельств на эту тему.

Прежде всего, рассказы англичан. Контакты с ними начались примерно за четверть столетия до гибели несчастного царевича. За это время в Москве побывало множество мореходов, дипломатов, торговых агентов Московской компании и самостоятельных негоциантов. Они писали о державе Ивана IV разное. Кто-то ругался на чем свет стоит, а кто-то нахваливал.

Чаще всего английские авторы XVI столетия проявляют рациональность. Они пишут то, что видят, за исключением ряда случаев, когда их перьями водит некий стереотип, например религиозный. Так, неприятие православия у англичан частенько сопровождается злыми и несправедливыми словами. Но все же в большинстве случаев хвала и хула равномерно распределены в их записках.

Наиболее недружелюбные укоризны принадлежат перу Джильса Флетчера, официального представителя королевы Елизаветы I, посетившего Россию в 1588–1589 годах и не добившегося успеха в своей посольской миссии. О смерти царевича Ивана он сообщает: «Умер от головного ушиба, нанесенного ему отцом его в припадке бешенства палкой или (как некоторые говорят) от удара острым концом ее, глубоко вонзившимся в голову. Неумышленность его убийства доказывается скорбью и мучениями по смерти сына, которые никогда не покидали его до самой могилы. Здесь видно правосудие Божие, наказавшее его жажду к пролитию крови убийством сына собственной его рукой и прекратившее в одно время и жизнь его, и тиранство той ужасной скорбью, которая свела его в могилу после такого несчастного и противоестественного поступка». Рассуждения англичанина о «правосудии Божьем», допустим, ничего к картине гибели не дополняют, это всего лишь умствования по случаю. В сухом остатке: царевич убит отцом в припадке бешенства, умер от удара в голову.

Флетчер русского языка не знал, а значит, не мог опираться на слухи и сплетни московские, к тому же приутихшие за семь лет от кончины царевича до прибытия англичанина в Москву. В его распоряжении имелись два источника. Во-первых, архив Московской компании, и это серьезно — в обязанность королевских подданных, связанных с нею, входил сбор полезных сведений о России, а рутинная практика подобной работы, отразившаяся в документах того времени, неопровержимо показывает: англичане иной раз дознавались и до того, что сам Иван Грозный желал от них скрыть. В сущности, ничего странного. Звонкая монета способна развязать язык нужного чиновника или знатного человека, и тот проявит необыкновенную откровенность перед иноземным послом или торговцем, ведущим разведывательную деятельность. Однажды царь прямо сказал Энтони Дженкинсону, относящемуся к числу активнейших агентов, что хотел бы скрыть от его назойливого любопытства одно дело, довольно важное. Но позднее тот сообщает своим английским читателям, что сумел самостоятельно докопаться до сути и без царя, иными методами. Другим источником Флетчера мог служить торговый агент Джером Горсей, проживший в России много лет и превосходно ее знавший. Он был связан с Годуновыми и иными высокопоставленными семьями, выказывавшими доброе отношение к англичанам, если не сказать — вступавшими с ними в отношения сотрудничества.

А Горсей и сам оставил о событиях 1581 года подробные «показания». Он рассказал об обстоятельствах дела значительно подробнее, нежели Флетчер с его незамысловатой сценой про «удар по голове».