Итак, по словам Горсея, «царь разгневался на приведенных из Нарвы и Дерпта голландских или ливонских купцов и дворян высокого происхождения, которых он расселил с семьями под Москвой и дал свободу вероисповедания, позволил открыть свою церковь. Он послал к ним ночью тысячу стрельцов, чтобы ограбить и разорить их; с них сорвали одежды, варварски обесчестили всех женщин, молодых и старых, угнали с собой наиболее юных и красивых дев на удовлетворение своих преступных похотей. Некоторые из этих людей спаслись, укрывшись на Английском подворье, где им дали укрытие, одежду и помощь, рискуя обратить на себя царский гнев. Да! Бог не оставил безнаказанной эту жестокость и варварство. Вскоре после того царь разъярился на своего старшего сына, царевича Ивана, за его сострадание к этим забитым бедным христианам, а также за то, что он приказал чиновнику дать разрешение какому-то дворянину на 5 или 6 ямских лошадей, послав его по своим делам без царского ведома. Кроме того, царь испытывал ревность, что его сын возвеличится, ибо его подданные, как он думал, больше него любили царевича. В порыве гнева он дал ему пощечину (уточнение Горсея, сделанное на полях рукописи: «метнул в него копьем», в другом переводе: «метнул в него своим острым посохом» («Thrust at him with his piked staff»), царевич болезненно воспринял это, заболел горячкой и умер через три дня. Царь в исступлении рвал на себе волосы и бороду, стеная и скорбя о потере своего сына. Однако государство понесло еще большую потерю: надежду на благополучие мудрого, мягкого и достойного царевича (the prince), соединявшего воинскую доблесть с привлекательной внешностью, двадцати трех лет от роду[89]
, любимого и оплакиваемого всеми. Его похоронили в церкви св. Михаила Архангела (Michaela Sweat Archangle), украсив его тело драгоценными камнями, жемчугом ценой в 50 тыс. фунтов. Двенадцать граждан назначались каждую ночь стеречь его тело и сокровища, предназначенные в дар святым Иоанну и Михаилу Архангелу».Конечно, Горсей мог знать о некоторой склонности царевича Ивана к иноземцам — хотя бы от тех из них, кто оказался спрятан от царского гнева на Английском подворье. Но откуда ему знать, что царь разъярился на сына именно из-за этого сострадания к чужим купцам? И как выведал, что другой причиной гнева стала грамота о ямских лошадях? С помощью того же серебра и тонкого подхода к дворцовой челяди? По итогам тайного разговора с Годуновыми или еще кем-то из знатных англофилов при дворе? Не исключено. Горсей, как и позднее Флетчер, мог пользоваться конфиденциальными каналами информации, созданными Английской компанией в Москве. Однако трудно судить, что здесь — добытая правдами и неправдами информация из дворца, а что домыслы самого Горсея.
Оба, и Горсей, и Флетчер, едины в том, что убийство — случайность, результат эмоционального порыва, печально закончившегося. Царь впал в гнев, ударил сына (то ли рукой, то ли заостренным посохом) — тот заболел от полученного ранения (возможно, от заражения крови) и скончался. Отец горевал в результате случившегося.
Другой вопрос, до какой степени Иван Васильевич «ревновал» сына и мучился от того, что подданные больше «любят» Ивана Ивановича. В. Б. Кобрин этому суждению совершенно не доверял. А вот А. А. Зимин выстроил на его основе целую теорию. «Царь давно подозревал старшего сына во всяких кознях… — пишет историк. — Как человеку мнительному, ему чудился новый претендент на трон, каким ранее он считал и Владимира Старицкого. Непосредственной же причиной вспышки ссоры мог быть и какой-либо пустяк вроде того, что сообщил А. Поссевино[90]
». Зимин считал, что у Ивана Грозного еще и «причин для недовольства Еленой[91]… хватало» — из-за ее родни. Ее отец боярин Иван Шереметев Меньшой погиб до ее свадьбы в 1577 году, но его братья вызывали у царя «нескрываемое раздражение», а дядя Елены, окольничий Федор, в 1579 году попал в плен, «где, по слухам, присягнул на верность Баторию».