Иван IV Грозный: Царь-сирота

Так, например, В. Б. Кобрин в широко известной книжке «Иван Грозный» 1989 года назвал взгляды государя «апологией деспотизма». По его словам, главная ценность для Ивана Васильевича — «ничем не ограниченная самодержавная власть». Кобрин вырывает из контекста высказывание царя «Жаловать есмя своих холопей вольны, а и казнить вольны же» — и комментирует: «В этих словах выражена суть именно деспотизма, а не абсолютной монархии, хотя эти два явления подчас путают». Абсолютизм, по Кобрину, — эпоха Петра I, который, при всей суровости правления, всюду апеллирует к «благу всех своих верных подданных», к общественной пользе. Да и вообще, полагает историк, для абсолютной монархии характерно уважение к законности, и пока закон не отменен, ему подчиняется и сам правитель. «Монарх же, который волен жаловать, а волен казнить холопов, не только самодержец, но и деспот.

Не он действует для блага подданных, а подданные — для его блага».

О, конечно же, апелляция ко «всеобщему благу» многое извиняет, ибо это благородная разновидность политической риторики. И ограничение правителя законом поистине спасительно, ибо закон сам по себе все исправляет и улучшает! Русский самодержец ограничен был сверху Господом Богом, снизу — бунтом, который с особенной силой подпитывался подозрениями в отступничестве государя от веры. И невозможно доказать, что в практической деятельности монарха эти два ограничителя слабее, менее эффективны, нежели идея «общего блага» и сила закона. Историк без особых раздумий отдал дань моде на либеральное течение общественной мысли, столь популярное для того времени…

И в ряде случаев названная мода на негатив вносила сбой в логику ученого, заставляла его проноситься на «сто скачков мимо остановочного места». Слишком много двадцатого века оказывалось по его воле в веке шестнадцатом. Так, В. Б. Кобрин рассуждает: «Была ли жестокость царя Ивана жестокостью века? В чем-то, разумеется, да. Время инквизиционных костров и Варфоломеевской ночи. Но все же к обычаям времени не сводится грозненская тирания, ибо садистские зверства этого монарха резко выделяются на фоне действительно жестокого и мрачного XVI века».

Действительно, массовые казни Ивана IV не заслуживают ни оправдания, ни тем более апологии. Зверство, оно и есть зверство, от кого бы ни исходило: от государства, от монарха лично, от буйных революционеров, от вооруженной силы в период войны и т. п. Но… чем же «резко выделяется» жестокость Ивана IV на фоне XVI века? Количеством жертв? Нет. Применением пыток? Нет. Идейной подоплекой? О, тут еще можно порассуждать на безумную тему: ради какой идеи можно казнить массово, а ради какой нельзя! Или, может быть, существуют массовые казни почище, благороднее, а есть какие-то скверные и завшивленные?! Масштабный государственный террор Ивана Грозного — зло, но он не хуже и не лучше других разновидностей террора, применявшегося тогда в Европе и Азии, он просто наш, русский. Так же как эпидемия тяжелой вирусной болезни не бывает хуже или лучше в зависимости от места происхождения.

«Нулевые» и особенно 2010-е годы принесли в общественную мысль России явственный поворот к государственничеству и патриотизму. Автор этих строк может лишь приветствовать подобный поворот: произошло то, что должно было произойти: естественная и справедливая реакция на беспочвенность предыдущего десятилетия. Ныне Иван IV опять — «патриотически значимая фигура». Вокруг него вновь ломают копья либералы и охранители. К сожалению, русского православного государя порой защищают так, будто он — лидер какой-нибудь политической партии, на восхваление которой поступил «социальный заказ».

Соблазна не избежали и академические специалисты. В качестве примера можно привести статью петербургского историка А. И. Филюшкина, напечатанную в первом номере журнала «Историк» за 2017 год, «Сотворение Грозного царя: зачем Н. М. Карамзину был нужен «тиран всея Руси»?».