Иван Крылов

Вот ведь как близко оказываются имена Эмина, Рахманинова, Осипова, Новикова, Фонвизина, Крылова, Радищева, отдалённые более чем двумя сотнями лет от нынешних будней! Оказывается, итоги Великой французской революции, по историческим меркам произошедшей совсем недавно, подводить просто рано. Мир и мировая политика к этому ещё не готовы. Это заключение, прозвучавшее в современных высоких политических кругах из уст одного из китайских руководителей, обратило на себя внимание многих. Вот и мне, признаюсь, не согласиться с ним трудно. Хотя, казалось бы, где Китай, и где Франция, с её почитанием Наполеона и Великой французской революции, где Россия XVIII века, когда молодой Иван Крылов затеял выпускать журнал со странным названием «Почта духов».

Повторю: «Почта духов» – это журнал одного автора, который к тому же являлся и его издателем (вот для чего понадобилось знание типографского дела). Все литературные маски духов создавал сам Крылов. С их помощью рассказывал о том, как тяжело живётся в России. Высмеивал распространившуюся среди дворян моду на всё французское, обличал казнокрадство и плутовство, притеснения крепостных, неправду в судах.

Он отнюдь не был революционером, слышим мы от историков и литературоведов. Иногда добавляется, что журнал был рассчитан на богатых и образованных людей и следовал идее «просвещённой монархии».

Однако на многих страницах журнала можно было встретить противопоставление реального и идеального государя, что превращало фантастические строки писем в едкую сатиру на Екатерину II и её вельмож.

Каков был реальный тираж «Почты духов» – сказать трудно. Подписка действительно была невелика. Но с учётом свободной продажи тираж был всё же больше. Можно встретить мнение, что он доходил до 700 экземпляров. Крылов обещал, что выйдет 12 номеров, но ошибся. Журнал просуществовал меньше года. Всего вышло восемь томов журнала[18], ибо издание закрыли за слишком резкие суждения о порядках в стране.

В конце концов, тираж журнала не основная и единственная проблема «Почты духов» и её автора. Нам важнее понять, как быть с Екатериной Великой, говоря о Крылове, как воспринимать самого Крылова, находившегося в одном ряду с Новиковым и Радищевым, которые для России – то же самое, что Вольтер и Дидро для Франции. Именно они были главными идеологами и вдохновителями революции.

У Мережковского есть верное замечание:

«Екатерина кругом виновата; но виноватая была все же правее правого: гениальным чутьём самовластия учуяла она слишком опасную связь русской религиозной революции с политической. Несколько лет до Новиковского дела, прочитав книгу Радищева, обличение самодержавия как нелепости политической, Екатерина воскликнула: “Он – мартинист!” Она ошиблась на этот раз ошибкою обратною той, которую сделала в приговоре над Новиковым. Радищев – революционер-атеист; Новиков – верноподданный мистик. Но в глазах самодержавия мистицизм, отрицающий русского Бога, и революция, отрицающая русское царство, – одинаковая религия, противоположная религии православного самодержавия».

В конечном счёте всё зацикливается на главном понятии – «самодержавии».

Дело в том, что сегодня, столетия спустя, мы, пожалуй, при всём желании не способны ответить на два простых и тем не менее архисложных вопроса. Мы не можем на уровне чувств уяснить: что значила для Европы, России, для всего мира революция во Франции? И какая была разница в восприятии происходившего где-то там, в далёком Париже, каким-нибудь российским чиновником из бедных дворян, простолюдином и императрицей?

Между тем Екатерина II примеряла парижские события на себя, понимая или желая понять, как они отразятся на ней. Выстраивалась чёткая закономерность: сначала – энциклопедисты и философия Просвещения, а потом, как их логичное продолжение, – революция и гильотина. Нечто библейское: началом служило слово. И она стала бороться с причиной. Так она оказалась в лагере яростных противников Вольтера, убеждённых, что человек, ратовавший за законность и справедливость, не может не быть скрытым «якобинцем».