Иван Саввич Никитин

Источниками вольной печати были люди не случайные, а иногда тесно связанные с кругом видных писателей, мыслителей и общественных деятелей. Пример тому — А. Н. Афанасьев, наезжавший в родные воронежские места. Член кружка историка Т. Н. Грановского, ученый, принятый в столичных редакциях и издательствах, был весьма компетентным человеком. На него указывают как на одного из корреспондентов Герцена. Для Никитина и его друзей не было секретом, что А. Н. Афанасьев, как писал хорошо его знавший земляк-современник, «получает прямо с колокольного завода в первые руки». Понятно, о какой продукции идет речь.

Откроем еще один малоизвестный канал поступления к Никитину «подземной литературы». Ее присылал в Воронеж член второвского кружка Ф. Н. Берг, уехавший в 1857 г. в Москву, а затем в Петербург искать литературного счастья. Письма Берга 1857–1861 гг. к своему наставнику по кадетскому корпусу М.Ф. де Пуле полны известий о событиях литературной жизни столиц. Он посылает де Пуле запрещенные стихотворения Пушкина, Полежаева, Огарева, Некрасова. 14 марта 1859 г. Берг сообщает воронежскому корреспонденту: «У меня есть весь юмор огаревский (здесь и ниже выделено автором письма; так он определяет бесцензурные произведения Н. П. Огарева, очевидно, имея в виду прежде всего его поэму «Юмор». — В.К.)… Приеду в Воронеж — все получите. А может, есть? Вы… напишите только одно слово: есть или нет, уж я смекну. Я имею вещи разные, но на ночь и проч. У меня юмор вернеющий…»

3 мая 1859 г. Берг отправляет де Пуле «превосходную вещь» — список не пропущенного цензурой стихотворения Некрасова «У парадного подъезда». Эти и другие «посылки» скоро становятся известными Никитину.

«ЭТУ Я ПЕСНЮ ПРО БЕДНОСТЬ ПОЮ…»

ГОРЕ НАРОДНОЕ

Автор «Пахаря» народные беды знал воочию, лицом к лицу сталкиваясь с горем крестьянина и городского пролетария. А. С. Суворин писал: «…постоялый двор имел для Никитина и свою нравственную выгоду. Видя постоянно извозчиков, он вступал с ними в разговор, расспрашивал о их житье-бытье, присматривался к их хорошим и дурным качествам и из рассказов их вынес много запаса для своих последующих стихотворений…»

Познанию быта и нравов крестьян помогали члены историко-этнографических экспедиций, которые устраивал Н. И. Второв. Один из участников таких «походов» художник С. П. Павлов вспоминал: «Приходилось толкаться среди народа. Никитин любил мои рассказы про деревенские скитания и откровенно завидовал им: «А я на цепи, целый год на цепи. Поехал бы, забыл бы все, а как уедешь? Рвут со всех сторон».

Поэт и начинал как бытописатель, рисуя не столько мироощущение своих героев, сколько создавая этнографические стихотворные очерки. Таков, например, «Ночлег извозчиков» — подробная (46 строф!) колоритная история одной лишь ночевки на постоялом дворе путников-торговцев, промышляющих рыбой. Начало очерка степенное, эпическое:

Далеко, далеко раскинулось поле,

Покрытое снегом, что белым ковром,И звезды зажглися, и месяц, что лебедь,Плывет одиноко над сонным селом.

Вот заржали кони, наконец, показались «гости»:

В овчинных тулупах, в коломенских шапках,

С обозом, и с правой, и с левой руки,В лаптях и онучах, в больших рукавицах,Кряхтя, пожимаясь, идут мужики.

Обходительный, но лукавый и прижимистый «дворник» красочно расписывает свое хозяйство:

Овес мой — овинный, изба — та же баня,Не как у соседа, — зубов не сберешь;

И есть где прилечь, посидеть, обсушиться,А квас, то есть брага, и нехотя пьешь.

Мужики устроились, молодая хозяйка подала хлеб-соль, и потекла беседа-потеха с россказнями бывалого детины-извозчика. Сочинитель всей этой немудрёной бывальщины не встревает в чужие страсти, он внимательный и уважительный наблюдатель, чуткий к деревенскому присловью, зоркий к каждой бытовой мелочи — даже к тому, что стряпуха принесла проголодавшимся извозчикам щи «в чашке глубокой с надтреснутым краем», а после ужина «мочалкою вытерла стол». Так любовно выписывать каждое словцо будут позже писатели-народники.

Сергей Городецкий назвал «Ночлег извозчиков», «Купца на пчельнике» и некоторые другие ранние никитинские очерки русскими идиллиями, «единственными в своем роде».

Подобных лирико-повествовательных картин Никитин создал немало на первом этапе творчества. От этих картин веяло поэтической удалью Кольцова, сердечной тоской Огарева, задушевной тревогой Некрасова, но были и краски никитинские: улыбчивая грусть, обнаженная пейзажная графика, густая сказовая речь, как бы намеренный художественный аскетизм.