Иван Саввич Никитин

Критики «Сороки» (такое имя получил никитинский герой-непоседа в первоначальном варианте) упрекали поэта за композиционную рыхлость произведения, «невыдержанность» характера народного заступника, растратившего свою энергию в бытовых неурядицах. Однако нельзя отрицать в Тарасе незаурядную крестьянскую личность с явно выраженными общественными инстинктами, естественность этой натуры, ощущающей непосредственную связь с природой, выступающей, как правило, на стороне правдоискателя. Пейзажные картины в поэме, написанные сочно, колоритно, как бы восполняют недостаток психологической глубины в обрисовке новоявленного Ильи Муромца. Это и неброская среднерусская равнина, и шумно-пестрая вольница Дона, и раздолье казачьей степи. Привлекательна фольклорно-сказовая речь персонажей, великолепно передающая оттенки их настроений и характеров.

Автор анонимной рецензии в «Современнике» назвал «Тараса» «украшением» книги, где она печаталась. Были на поэму и холодно-сдержанные критические отклики. Позже отношение к этому произведению колебалось — от вежливо-почтительного до восторженного. Симпатизировавший музе Никитина поэт Сергей Городецкий так определял глубинное значение этого сочинения: «…громче гибели Тараса звучит вопрос, обращенный к черной, потной, закабаляющей навек жизни: «А радости? иль нет их в тёмной доле?», «Трудись, трудись… но жить когда?» Этот властный голос жизни, желающей быть свободной и прекрасной, раздавшийся из уст степного поэта, составляет, быть может, главную и до сих пор недостаточно еще понятую тему его поэзии, тему, которой предстоит власть над сердцами поколений более прочная, чем темам гражданского плача».

«ДЕЛО НАСТАЛО ЖИВЫМ»

«ПРИКОВАННЫЙ СОКОЛ»

«Властный голос жизни» — голос борьбы за свободу закрепощенного народа — все отчетливей слышится в стихотворениях Никитина зрелого этапа творчества. В период первой революционной ситуации в России эти произведения звучали как призыв сбросить оковы крепостничества. От последних «песен унылых», таких, как «Портной», «На пепелище», «За прялкою баба в поняве сидит…», поэт все активнее переходит к мотивам общественного протеста; даже в кладбищенский сюжет «Погоста» врывается оптимистическая нота:

Мир вам, старые невзгоды!Память вечная слезам!Веет воздухом свободыПо трущобам и лесам!

Вершиной его последних лиро-эпических творений стал «очерк в стихах» «Хозяин», где старая для него тема семейного деспотизма приобрела драматическое вольнолюбивое звучание. В доме купца-самодура звучит песня загубленного им сына:

«На старом кургане, в широкой степи.Прикованный сокол сидит на цепи.Сидит он уж тысячу лет,

Все нет ему воли, все нет!И грудь он когтями с досады терзает,И каплями кровь из груди вытекает.Летят в синеве облака,А степь широка, широка…»

Никитин придавал своему «Хозяину» и прежде всего включенной в него символической песне о «прикованном соколе» принципиальное значение — не случайно именно это стихотворение он с успехом прочитал 9 апреля 1861 г. в Воронеже на благотворительном концерте в пользу воскресных народных школ (исполнил он также рассказ Н. Успенского «Обоз»). «Возвращаясь с литературного вечера, — вспоминает очевидец-современник, — мы с большим волнением повторяли:

Сидит он уж тысячу лет,Все нет ему воли, все нет!

Но нужно было услышать самого автора, чтобы почувствовать всю волнующую силу этих стихов. Бледный, с горящими глазами, голосом, в котором слышались тоска и негодование, поэт воспроизводил незабываемую картину просторов степной дали и неба и рядом с этим рвущегося на волю сокола».

Никитинская октава «На старом кургане…», если говорить о сроках ее публикации в журнале «Время», стала его своеобразным гражданским завещанием. Положенный на музыку Василием Калинниковым «Прикованный сокол» позже превратился в популярный романс. Рассказывают, когда русские изгнанники находились в Женеве на положении политэмигрантов, они с большим чувством исполняли его в кругу друзей.