Иван-Царевич — Иван-Дурак, или Повесть о молодильных яблоках

— Нет, ну народ, — Борис покачал головой, — зашел блинов отведать. А тут на грубость нарвался, хиляком обзывают. — В сердцах он сплюнул под ноги.

— Ты здесь не плюйся, не у себя в палатах, это обеденная зала.

— Извиняйте, — Борис вызывающе выпятил нижнюю челюсть.

— Собьет, — повторила мама.

— Не собьет, — огрызнулся царевич.

— Собьет.

— Не собьет, бьюсь об заклад, что не собьет.

— Что ты поставишь? — рассмеялась Улина мама. Дочка тем временем засучивала рукава сарафана.

— Коня богатырского.

— Твоя кляча и одного руфия не стоит, — старая хозяйка презрительно посмотрела на Бориса.

— Хорошо, — вскипел царевич. — Собьет — на твоей дочке женюсь, — брякнул Борис, и сам расхохотался такой шутке. — А вы что ставите?

— Я себя ставлю, — улыбнулась Уля.

— Это как?

— Увидишь, — девушка состроила глазки.

Борис жадно сглотнул слюну, выразительно посмотрел в карий омут. Они обещали увлечь в себя и утопить.

— Посмотрим. Посмотрим, — пробормотал царевич, становясь напротив девушки. В карих глазах застыл смех, девушка даже щеки надула, еле сдерживаясь.

— Что я с тобой сделаю, милая, даже не представляешь, — мечтательно погрозил царевич.

— Смотри, дочка, поосторожнее, не зашиби ненароком, — предупредила мама.

— Пожалуй, — кивнула Уля.

— Давай. Бей, — хмыкнул Борис.

Уля ударила, отведя плечо назад, как опытный кулачный боец, и впечатала кулак в грудь царевича. Борис охнул, чувствуя, как тело отрывается от пола, спина натыкается на стол и скамейки, все это с грохотом сносится на пол. Тело царевича упало сверху, ломая скамью. Уля встревоженно склонилась над ним.

— Живой? Извини, не хотела сильно.

— Угу, — простонал Борис, пробуя подняться. — Как конь лягнул.

— Еще бы, — рассмеялась мама Ули. — Моя дочка два года в богатырках-поляницах ходила и таких, как ты, пачками валила. Поднимайся, женишок, — охнув, она поспешила на кухню.

Уля протянула руку.

— Я помогу?

— Спасибо, я сам, — царевич, кряхтя поднялся, — проклятый камень, в точку, — процедил он сквозь зубы.

— Какой камень?

— Был один, — Борис, морщась, пощупал грудь: теперь синяк будет и зачем спорил?

— Ты не думай. Мы тоже не простого сословья.

— Вижу, — хмыкнул Борис, поднимая и ставя на пол стол.

— А ты вправду царевич?

— Царевич, — Борис придвинул лавку, устало опустился. Раздраженно отпихнул к стене обломки лавки, которая отпечаталась на спине.

— Мама, я замуж за царевича выхожу! — крикнула Уля.

— Поздравляю! — донеслось из кухни.

— За кого замуж? — недоуменно спросил Борис.

— Ты так не шути, я могу и сильнее ударить, — посоветовала Уля, ласково улыбнулась.

— Она так блинную получила, — в дверях кухни появилась мама.

— Как?

— На спор, — ответила Уля.

«Лучше бы я по дороге Ивана поехал», — с тоской подумал Борис. Он поднялся.

— Ты куда?

Борис поморщился:

— Дело одно сделать надо, ведь не зря сюда приехал. Не бойся, пеший пойду, коня во дворе оставлю.

— Я не боюсь, на слово твое полагаюсь. — Устя заглянула в глаза Бориса, прошептала, словно предупреждала: — Ты еще не знаешь, что с обманщиками бывает, которые не выполняют перед бедными девушками своих обещаний.

— А что бывает?

— Хочешь узнать?

— Пожалуй, нет, — помедлив, ответил Борис, с тревогой пощупал грудь. — Главное — диафрагма целая.

Согласно тайного плана, который дал, по большой симпатии и как военный военному, воевода Дубылом, царевич Борис вышел к восточной стене кремля, поднялся по склону к высокому двухметровому забору с затесанными кольями. С другой стороны должен был находиться сад, где среди грядок и экзотических кустов стояло желанное дерево с молодильными яблоками. В городе поговаривали, что в этом году оно как никогда усыпано золотыми плодами. Борис подумал, что обязательно съест парочку, много опасно — можно впасть в детство.