Ко всему прочему, британцы сориентировались, что у русских возникли серьезные проблемы на Балтике, и принялись бессовестно взвинчивать цены. Вот тут уж Иван Васильевич наказал их. Осенью 1570 г. одним махом лишил всех дарованных привилегий и пригрозил вообще выгнать из России. А Елизавете отписал: «Мы чаяли того, что ты на своем государстве государыня и сама владеешь», а оказывается, «мимо тебя владеют не токмо люди, но и мужики торговые», ищут лишь «своих торговых прибытков, а ты пребываешь в своем девическом чину как есть пошлая девица» [618]. Подшучивал над ней: «Филиппа, короля ишпанского, англицкие люди с королевства сослали, а тебя учинили».
Иногда этот ответ приводят как пример грубости Ивана Грозного. Нет, не правда. Он умел быть и очень вежливым. Но он знал, что с обнаглевшими торгашами говорить таким языком можно, а иногда и нужно. И оказался прав! Ведь главным для англичан были «прибытки»! Ради них грубости как будто не заметили, и королева даже «пошлую девицу» проглотила, словно комплимент! Ведь Англию переполошила утрата привилегий. Елизавета и ее присные начали заискивать перед царем, заверяли в лучших чувствах. А срыв договора о союзе свалили на… переводчиков. Дескать, они не сумели передать той глубокой любви и уважения, которые королева питает к Ивану Васильевичу [619].
Ну а пока решались все эти проблемы, осада Ревеля продолжалась своим чередом. Под огнем, отражая вылазки, русские воины окружили крепость окопами, поставили батареи и деревянные башни, начали обстреливать город. Но ливонские дворяне вовсе не стремились драться с соплеменниками. Немецкие и датские солдаты Магнуса тоже не проявляли рвения — им платили не за подвиги, а по времени. Они нашли себе более выгодное дело, грабили окрестности. Русские воеводы увлеклись тем же самым. Штурм не готовили. Вместе с Магнусом тешили себя надеждами, что защитников заставит капитулировать голод. Но датский флот так и не появился. В декабре тайные переговоры Фредерика со Швецией завершились, в Штеттине был подписан мир.
Шведские суда входили в порт беспрепятственно, подвозили в Ревель продовольствие, боеприпасы, подкрепления. А русские воины зимовали в палатках и окопах, в разоренной местности не было еды и фуража, снега и распутица прерывали подвоз. Голодали, во множестве умирали от болезней. Царь недоумевал, почему воеводы бездействуют. Послал к ним отряд опричников Воронцова, подтолкнуть их все-таки брать Ревель. Но и Воронцов присоединился к грабежам воевод. Только в феврале Яковлев и Лыков отправили домой обоз с добычей из 2000 саней. Бестолковая осада длилась 7 месяцев. И лишь 16 марта 1571 г., когда во всей округе больше не осталось ничего пограбить, осаду сняли. Магнус уехал в подаренный царем Оберпален. Остатки русского войска побрели в Новгород, и на них, ослабевших и измученных, набросилась чума, сводя в могилы уцелевших.
Ну а двое «царских доверенных», Таубе и Крузе, в это время задумали авантюру. Они связались одновременно с поляками и шведами, решили захватить Дерпт и передать тому, кто больше заплатит. Подговорили отряд немецких наемников, внезапно напали на русскую охрану, вырезали ее и попытались взбунтовать жителей — провозглашали, что настал «час свободы и мести». Но «свобода» горожан почему-то не соблазнила, к изменникам никто не примкнул. Гарнизон оправился от неожиданности и навалился на наемников. Большинство перебили, Таубе и Крузе бежали. Хотели уйти в Ревель, но там их знали как проходимцев и не приняли.
Они кинулись к полякам, обещая выдать важные секреты русских. Хотя знали они не так уж много, но вдобавок к секретам написали послание к гетману Ходкевичу, пасквиль на царя. И с ним произошла любопытная история. В Москве очередное польское посольство выразило крайнее возмущение по поводу клеветнического сочинения на короля Сигизмунда, которое гуляло по Ливонии «во множестве списков». Панам не без юмора ответили, что это адекватный ответ на клевету, распространяемую Сигизмундом. Но авторы сочинения, Таубе и Крузе, находятся во владениях короля — паны могут сами казнить их или выдать русским, и дело с концом [854]. Впрочем, гораздо более любопытно другое. Пасквиль Таубе и Крузе про Сигизмунда, существовавший «во множестве списков», почему-то не сохранился. А вот опус про Ивана Грозного дошел до наших дней, и историки пользуются им в качестве ценного «источника»!