Иван Васильевич – грозный царь всея Руси

Однако и отношения с Литвой никак нельзя было назвать дружескими. Там умер король Сигизмунд, а его преемник Сигизмунд II Август даже не известил об этом Москву. Это было уже дипломатическим хамством. К тому же истекал семилетний срок перемирия (Литва не признавала присоединения к России Смоленска, Чернигова и других отвоеванных у нее городов, поэтому с ней заключался не мир, а только перемирие, которое периодически продлялось). Тут уж королю послали напоминание, и в январе 1549 г. прибыло литовское посольство. Для переговоров были определены дьяк Бакака Карачаров и подьячий Иван Висковатый. Как обычно, паны начали с территориальных претензий. Требовали вернуть Смоленск, Северские города, мало того, еще и Новгород с Псковом. Впрочем, к подобным демаршам в Москве уже привыкли. Но литовцы отказались признать и титул царя.

Иван Васильевич посовещался с боярами и решили: включить царский титул в договор необходимо. Королевские послы не пожелали подписывать такой текст, взбрыкнули и уехали. Правда, это был обычный прием литовских дипломатов, изобразить отъезд, а потом вернуться. Но сейчас бояре переполошились, послали за ними уполномоченных и возвратили. Боярская дума отстранила от переговоров Карачарова и Висковатого и переменила свое решение на противоположное. Обосновывала его тем, что без царского титула «тако писати пригоже для покою христьянского и для того, что крымский и казанский в великой недружбе». Дескать, «против трех недругов стояти вдруг истомно», и «которые крови христианское прольются за одно имя, а не за земли, ино от Бога о гресе сумнительно» [230].

Анализируя тексты документов, историки приходят к выводу: на исключение из договора царского титула серьезное влияние оказало духовное лицо. А факты сходятся на том, какое именно. Сильвестр [231]. Именно он всегда подчеркивал, что Литва — тоже «христианская» страна. Причем война с ней в данное время на самом-то деле не грозила, западные соседи были к ней совершенно не готовы. Но тут-то сказалось изменение состава Думы: 4 «старых» члена и 18 новых. Фактически подрывался сам принцип Самодержавия. Боярский приговор перечеркивал волю монарха! Подрывалась и духовная суть Царства. Титул Помазанника Божия низводился до уровня всего лишь «имени», пустого слова.

Царь возражал, настаивал: «И нам ныне которое име Бог дал от нашего прародителя, Царя и великаго князя Володимера Мономаха, и нам в том своем имени быти, а без того нам своего имени ни в миру, ни в перемирье быти нельзя» [231]. Но бояре стали уламывать его на компромисс. Чтобы впредь, когда получится разобраться с крымцами и казанцами, «за то крепко стояти», но не сейчас. Под влиянием Сильвестра Иван Васильевич уступил. Хотя это создало два прецедента. Международный, с непризнанием царского титула, и внутренний — Боярская дума может противодействовать царю.

Но все-таки при составлении договора Иван Васильевич тоже сказал свое слово. Он в ответ настоял не признавать за Сигизмундом II титулы «короля русского и прусского». А кроме того, он обнаружил, что в прошлом договоре, в 1542 г., Шуйские допустили право евреям свободно торговать в России. Этот пункт царь самолично изъял из текста. И тут уж переполошился Сигизмунд, он был в долгах у еврейских ростовщиков. Немедленно отписал государю, просил, требовал. Но Иван Васильевич остался непреклонен, въезд евреев в Россию запретил. А королю ответил, что «сии люди провозили к нам отраву телесную и душевную: продавали у нас смертоносные зелья и хулили Христа Спасителя; не хочу об них слышать» [232].

Пункт оказался важным. Еврейские купцы, нахлынувшие за 7 лет, душили русскую торговлю, за границу утекали золото и серебро. Но в царском решении очевидную роль сыграло влияние уже не Сильвестра, а Макария. Как раз в это время он занимался делом Исаака Собаки. Осужденного еретика, которого при митрополите Иоасафе освободили и из переписчика книг в рекордные сроки сделали архимандритом столичного Симонова монастыря. Макарий, прибывший из Новгорода, сперва не знал московской церковной обстановки. Да и воли ему при временщиках не давали. В 1544 г. архимандрит привилегированного, кремлевского Чудова монастыря стал епископом Рязанским. А Исаака по чьим-то рекомендациям перевели на его место.