Иван Васильевич – грозный царь всея Руси

А факты показывают, что такие меры были не напрасными. Летом 1554 г. попытался сбежать в Литву князь Семен Ростовский. Тот самый, который выдавал через посла Довойну государственные тайны, подстрекал Литву к войне. Он участвовал в мятеже во время болезни царя, был прощен вместе с другими сторонниками Владимира Старицкого, даже получил боярство. Но чего-то очень боялся. Доверительно говорил Довойне, что хочет бежать в Литву. Через некоторое время послал туда своего человека Бакшея просить у короля «опасную грамоту» — пропуск для перехода границы. А в июле направил к Сигизмунду своего сына Никиту, договориться, чтобы тот принял высокопоставленных эмигрантов: Ростовский собирался в Литву не один, а со всей родней — Лобановыми, Приимковыми, Катыревыми. Но на границе, в Торопце, Никиту задержали. Доставили к царю. Он сознался.

Иван Васильевич велел арестовать изменников. Создал следственную комиссию, в нее вошли Мстиславский, Шереметев, Курлятев, Морозов, Палецкий, Даниил и Василий Захарьины-Юрьевы, Адашев, Вешняков, Фуников, Висковатый. Ростовский сперва изворачивался, что он хотел бежать «от убожества и от малоумства, поскольку скудота у него была разума» [327]. Но это было слишком уж неправдоподобно. Целый клан бояр намеревался «сдуру» бросить обширные вотчины и бежать за рубеж. А во время следствия стало вскрываться, причиной был прошлый боярский мятеж. Оказывается, многие важные подробности царю еще не были известны. Князь Семен рассказал, что во время болезни государя к нему приезжали представители «ото княгини от Офросиньи и от князя Володимера Ондреевича, а чтобы… [он] поехал ко князю Володимеру служити, да и людей перезывал, да и со многими есьмы думали бояре… ино лутчи служити князю Владимеру Андреевичу. А были в той думе многие бояре и княз Петр Щенятев, и княз Иван Турунтай Пронский, и Куракины родом, и княз Дмитрей Немой, и княз Петр Серебряной, княз Семен Микулинский и иные многие бояре, и дети боярские, и княжата, и дворяне с ними в той думе были» [327].

Подтвердилось, что имел место настоящий заговор с целью возвести на престол Владимира Старицкого, а ребенка Дмитрия и Анастасию предполагалось убить. Впоследствии Иван Грозный писал: «Младенца же нашего, от Бога данного нам, хотеша подобно Ироду погубити (и како бы им не погубити!), воцарив князя Владимира» [328]. А Ростовский надумал бежать в Литву, убоявшись, что «не удастся это дело укрыть». От кого укрыть? В правительстве изменников надежно прикрывала «Избранная рада». Остается предположить, что угроза исходила от Захарьиных, что они продолжали собственное разбирательство минувших событий. Они имели доступ к царю, и Ростовские сочли свое положение слишком опасным.

Судя по последующим событиям, Захарьины активно проявили себя и в следственной комиссии. Но в ней заседали и Курлятев, Палецкий, Адашев. Поэтому она вообще не стала рассматривать вопрос о мятеже, обошла его стороной — как дело прошлое, уже закрытое и прощенное. Р.Г. Скрынников отмечал: «Судьи намеренно не придали значения показаниям князя Семена насчет заговора княгини Ефросирьи и знатных бояр», старались замять дело, «главными сообщниками Семена Ростовского были объявлены княжие холопы» [329]. Правда, обвинений и без того хватило. Вскрылись связи Ростовского с литовским послом, выдача секретов, его письма к Сигизмунду, где он «писал хулу и укоризну на Государя и на всю землю». «Царь и Великий князь приговорил з боляры по его делом и по его словам осудил его казнити смертию» [330].

Теперь Иван Васильевич уже твердо знал про боярский заговор, про намерения уничтожить его семью. Был законный приговор, вынесенный вместе с боярами. Но… те же бояре инициировали ходатайство митрополита. А сам царь все еще не хотел быть жестоким. Вероятно, и советники напомнили о милосердии. Иван Васильевич помиловал осужденных. Вместо плахи князя Семена со товарищи выставили «на позор» и отправили в ссылку на Белоозеро. А временщики помогли, чтобы условия наказания были помягче. Позже Иван Грозный писал Курбскому о Ростовском: «Поп Селивестр после этого вместе с вами, злыми советниками своими, стал оказывать этой собаке всяческое покровительство и помогать ему всякими благами, и не только ему, но и всему его роду» [331].