Из блокнота Николая Долгополова. От Франсуазы Саган до Абеля

Гоар Левоновна была рядом днем и ночью. Вот эпизод, над которым я долго думал: приводить ли его в книге «ЖЗЛ» «Вартанян»? Очень уж личное, интимное, неимоверно тяжелое. Но решил: надо, чтобы знали, как биться и хранить гордое достоинство до последнего вздоха.

Геворк Андреевич уже уходил. И вдруг он глазами показал жене на тумбочку у кровати, попытался что-то произнести. Она, всегда понимавшая его с полувзгляда и полуслова, поняла и сейчас. Взяла зубной протез, вставила. Он знал, что все заканчивается, и хотел даже тут, в этот самый последний момент выглядеть достойно. И еще хотел, чтобы в часы прощания люди видели его привычным, сильным, таким, каким он был всегда.

Один из коллег Вартаняна, генерал, нелегал и Герой, только более поздней эпохи, мне за эти откровения выговаривал: «Это все она тебе рассказала? Все равно зря. Зачем написал? Очень уж откровенно. Поймут ли?» Поняли. Этот эпизод, как последний вздох. Именно «не прости», а напутствие вечного бойца и навсегда уходящего красиво.

Очень горько. Понимаете? Исчезала незыблемая основа. Даже человеческие глыбы подвластны болезни с коротким смертельным названием. Чего-то стало не хватать. Оставалась ли без него вера, которую он давал нам, его знавшим, естественно и, казалось, без усилий? Нет, не зияющая пустота, но потеря, и теперь, годы спустя, понятно — невосполнимая. Он успел больше, чем выпадало даже самому энергичному, деятельному человеку.

Геворку Андреевичу было много лет, которых никто не чувствовал. 88 — для кого-то предел, но не для него. Мы как-то встречали его с шофером, и тот, впервые увидев хорошо одетого, подтянутого, уверенно вышагивающего Вартаняна, выпалил: «Европеец. Да ему всего-то лет шестьдесят».

Вартаняна не стало. На моем компьютере я поместил фото улыбающегося Геворка Андреевича. Есть же, должны быть люди, остающиеся для тебя примером. Мой покойный отец, работавший до последнего дня, теперь вот Геворк Андреевич…

Я звонил Гоар Левоновне, спрашивал: «Как?» Она отвечала: «Сижу. Пью чай. Что я, когда ушел он». Не хандра, но пустота. Нет Героя, имеющего право поставить свою точку в любом споре. Интересно, как без него? Хотя нет — без него неинтересно.

И мне, которому, возможно, повезло больше других журналистов, писателей, историков разведки знать Героя Советского Союза Вартаняна ближе, предоставлена честь поведать о нем правду. Люди одной с Вартаняном профессии понимают: это — часть правды, толика. Некоторые уже выражали мне по этому поводу свое сочувствие: будете крутиться вокруг разрешенного Тегерана. И нет смысла отвечать им: «Не только».

Я очень боюсь сфальшивить. Сделать что-то не так. Нарисовать икону. Хотя в разведке он и остался ею.

И еще важное. Хочу, чтобы поняли. Даже то немногое, что было после Тегерана и о чем он разрешил рассказать при жизни, всего лишь островок в море неизвестности.

Я согласился с такими условиями игры. Прошу и вас, дорогой читатель, принять их. Мы с вами будем играть по правилам разведки.

…Уже и время прошло, и с тяжестью утраты, которая уступила место светлой памяти, я свыкся, а боль иногда просыпается. В моем небольшом буфете вот уже сколько лет хранится бутылка армянского коньяка десятилетней выдержки. Этот давний сувенир от Геворка Андреевича я хотел было почать в вечер его смерти 10 января 2012 года. Потом потянуло еще раз, через несколько лет, когда стало что-то совсем горько. А потом я привык изредка смотреть на этот подарок, как смотрят на драгоценность, преподнесенную дорогим человеком. Думаю, коньяку оставаться нетронутым.

И один «Топаз» против НАТО — воин

Повезло. Я встретился с «Топазом» — самым ценным агентом иностранной державы, в данном случае ГДР, когда-либо проникавшим в НАТО. Его настоящее имя — Райнер Рупп.

Место встречи не изменить

Столько слышал об этом доме, хотя никогда здесь не бывал. О нем, спрятавшемся в улочках исконной Москвы, еще давно рассказывал мне старейший чекист России Борис Игнатьевич Гудзь, доставлявший сюда в начале 1920-х годов секретные донесения от агента ЧК Опперпута. Шла знаменитая теперь «Операция “Трест”», и юный Гудзь был связным между Опперпутом, будущим предателем, и жившим как раз в том самом доме Артуром Христиановичем Артузовым — основателем Иностранного отдела ВЧК, предтечи внешней разведки.

Место для встреч очень удобное — совсем близко от Лубянки. К тому же в старинном особняке помимо парадного есть, как тогда говорили, и черный ход: по лестнице — и сразу в извилистые московские дворики.

Предполагают, будто этажом выше жил ненавистный Ягода, возглавивший после смерти Менжинского мощнейшую спецслужбу. Какой трагедией это закончилось — знают все. Сколько чекистов было истреблено — спорят до сих пор.

Артузов с семьей прожил в трех просторных комнатах до 1935 года. Потом наступило тривиальное, житейское — развод с женой, и он съехал, по-честному оставив квартиру семейству. Так что брали его уже не отсюда. Расстреляли, обвинив в преступлениях, которые не совершал. Еще раньше такая же участь постигла Ягоду.