Из блокнота Николая Долгополова. От Франсуазы Саган до Абеля

Возможно, сказался переезд в Менерб. Там, в Провансе, поспокойнее, чем на улочке около Марсова поля, где была раньше его мастерская. Его яркие пейзажи оттуда, висящие в нашей столовой, воодушевляют меня гораздо больше, чем мрачная дядюшкина иллюстрация из «Апокалипсиса».

Но именно «Апокалипсис» и принес сугубо официальное признание. Или помогли дружеские отношения с президентом Франции Венсаном Ориолем? Мало известный у нас, да и во Франции Ориоль (1884—1966) тем не менее семь лет, с 1947-го, был главой Четвертой республики — прославившись разве что тем, что сменил за эти тяжелые годы 16 премьеров, а затем категорически и добровольно (!) отказался баллотироваться на второй срок. Ориолю нравился нарисованный Пожедаевым Бунин, и он неожиданно для соотечественников заказал свой официальный портрет «этому русскому». С которым сошелся, и в знак признания Пожедаев, только что принявший из-за безысходности французский паспорт, стал кавалером ордена Почетного легиона. Редкая честь для художника, особенно русского. Орден формально был прикручен за иллюстрации к «Апокалипсису», не самому яркому, на мой вкус, произведению дяди.

В статье французского исследователя русского искусства Жана Клода Маркадэ я вычитал такие строки Пожедаева, посвященные его дочери (тоже позднему ребенку, как и у всех Долгополовых — Пожедаевых) Ольге: «Я закончил эти иллюстрации в воскресенье 17 июня 1955 года и посвятил их моей дорогой маленькой дочке Оленьке».

Напрасные поиски

В 1990-м, когда заграничные строгости отлегли и высылками в 24 часа в посольствах уже не пугали, я, работая в Париже, решился на смелый шаг. Опубликовал пару раз объявление в «Русской мысли» о поисках Ольги Георгиевны Пожедаевой, живущей во Франции или в Швейцарии и, по всей видимости, работающей переводчицей. Ответы просил присылать на адрес моего французского друга Франсуа Фора. Хотелось найти мою единственную реальную, кроме жены и сына, родственницу. Все-таки двоюродная сестра.

Не отозвался никто.

Никто и не мог отозваться. Только в 2005-м швейцарский собиратель картин Кристоф Больман выполнил мою просьбу найти Ольгу. А еще до этого Больман нашел на развале блошиного рынка в Швейцарии 66 иллюстраций Пожедаева к «Братьям Карамазовым» Достоевского. Я не поверил симпатичному Кристофу. Но он очень живо описал, как ему, знатоку русского искусства, чисто случайно открылись валявшиеся в какой-то корзинке шедевры. Он купил их за сказочно низкую цену. Такую, что я не поверил. Кристоф Больман привез все 66 иллюстраций в Петербург, где 29 мая 2005 года в литературно-мемориальном музее Федора Михайловича Достоевского и открылась выставка «“Братья Карамазовы” в интерпретации Георгия Пожедаева».

Дядя все-таки вернулся. Я умолял Кристофа разрешить мне пополнить коллекцию произведений родственника хотя бы несколькими работами. Но Больман был тверд: или продаются все иллюстрации, или ни одна. Жаль, но я не потянул. А правоту коллекционера сознаю: нельзя разрушать цельную цепь иллюстраций продажей, пусть и в хорошие руки, хоть одной работы.

Зато Кристоф прислал мне уже осенью того же года электронное послание из Швейцарии: «Ваша кузина умерла давно, очень давно, еще до Вашей командировки во Францию. Она беспрерывно курила, используя длинный мундштук (как и все Пожедаевы. — Н. Д.), и страдала от кашля. Была блестящей синхронной переводчицей, в совершенстве переводя с нескольких языков. Русский знала, как родной (почему «как родной», он и был родным. — Н. Д.

). Поражала экстравагантностью, нося мужские шляпы. Думаю, она была последней представительницей этой достойной фамилии. Почти уверен, что Вы остались единственным близким родственником Жоржа де Пожедаеффа, по крайней мере, в России».

О Пожедаеве пишут сейчас целые исследования. Я с интересом вчитываюсь в изыскания, ибо меня всегда настраивал на добродушный лад жанр фантастики. В конце концов, это добавляет дяде недополученной популярности.

Был момент, когда аукционные цены на Пожедаева скаканули вверх, будто кто-то специально задирал их вперед и выше. Однажды одна из выставленных на крупнейший аукцион работ дяди была даже вынесена на обложку шикарного каталога. Потом, также внезапно, все картины одним махом сгинули. Сейчас, повторюсь, в галереях около Елисейских Полей картины Пожедаева дешевле, чем в московских выставочных залах.

Лет двадцать назад я в меру сил и средств пополнял коллекцию. Известнейший искусствовед Савва Ямщиков, незадолго до своего ухода внимательно ее осмотревший, посоветовал не разбрасываться. Заметил, что «маленькие домашние собрания хороши изюминками. В твоей — это Пожедаев. Собирай дядю, держи в одних руках. И даже, не дай бог, в сложный момент ни в коем случае не продавай картины по одной».