Из блокнота Николая Долгополова. От Франсуазы Саган до Абеля

Итак, Беликов выдвигается в главные действующие лица рассказа. Он вызывал симпатию невольно — высокий, годами не сгорбленный, аккуратно и со вкусом одетый. Вижу события его глазами. Крепко стоял на земле этот человек 1909 года рождения. Взял от жизни все, что по несправедливой логике должна была бы отнять война. Еще до 1941-го его представляли к званию мастера спорта. И пусть не обижается читатель на мои частые параллели «вчера и сегодня», «тогда и теперь». Но тогда мастера получить было действительно так же сложно, как и почетно. Путь до звания был не вспышкой и не удачным стечением благоприятных обстоятельств. Заветный знак прошедшему Сталинградскую битву вручили в 1946-м. А за «Трактор» он выступал, обманув убитые на войну годы, до 1947-го. Вволю утолил футбольную страсть, сыграв около девяноста матчей в высшей лиге. И в 76 лет, когда мы познакомились, старший лейтенант запаса Константин Владимирович Беликов нет-нет да и выходил на поле тряхнуть стариной. Впрочем, к чему штампы — старины-то нет. Судья всесоюзной категории Беликов был председателем — и не почетным, действующим — волгоградского областного штаба необыкновенно популярных клубов ЦК ВЛКСМ «Золотая шайба» и «Кожаный мяч».

А в 1942-м капитан сталинградского «Трактора» Константин Беликов ловил диверсантов, парашютистов, ракетчиков и прочую нечисть. Прошел он и ускоренные — долго учиться было некогда — курсы подрывников. Прорвись враг в южную часть города — и оперуполномоченный НКВД без колебаний взорвал бы огромный цех крупного завода. Раньше на нем строили юркие катера, пароходы. Теперь и завод переоборудовали — выпускали детали для «Илов», броневые листы. Зловещие самолеты с черными крестами его не бомбили: берегли для себя. Были нагло убеждены, что возьмут город. Осенью сигнал «воздушная тревога» звучал ежечасно. К нему привыкли. К гибели еще секунду назад стоявших рядом привыкнуть было невозможно.

Как-то довелось мне услышать: война, мол, проверяла чувства на прочность. Не придумать проверки кощунственней. Людские жизни крушились, ломались, пропускались через безжалостную мясорубку судьбы. И никакому времени-целителю было уже не заврачевать, не смягчить ран, не выправить и не вернуть все к былому, к прежнему.

У одного из футболистов жена с двумя детьми оказалась на горящей барже. Бросилась в Волгу. Выдюжила, выплыла, спаслась и спасла ребятишек. Но прибило ее к чужому берегу, где несколько месяцев жили и властвовали не наши. Подвиг спасения детей — и падение. Ради них же, чтобы вынести, выжить? Молва на этот раз была справедлива. Муж не смог простить, она не ждала прощения. И сломался человек некогда сильный, крепкий, и никогда уже не выходил футболист «Трактора» на зеленое поле.

Беликову повезло. Успел вовремя отправить жену с двумя детьми в Мелекесс (ныне Димитровград. — Н. Д.). Повезло? Не склонный к слащавой сентиментальности, он скучал безмерно. Просыпался от дурных снов и предчувствий. «Голодно здесь, — писала жена. — На базаре буханка хлеба 100 рублей, кусок мыла — 50». И он, презиравший карты, первый и единственный раз сыграл в дурацкую «железку». Все деньги до рубля выслал в Мелекесс, поклявшись, что никогда не возьмет в руки проклятых картонок с картинками.

Война случайно сталкивала Костю Беликова с двумя друзьями, футболистами Жорой Шляпиным и Саввой Пеликяном. Они, фронтовые шоферы, увозили через простреливаемую фашистами вдоль и поперек переправу тяжелораненых. Обратно ехали с грузом гранат, снарядов. Немного осталось в живых шоферов-сталинградцев. А Савву и всегда подтрунивавшего над собой ли, над смертью ли Жору ничего не брало.

— Как-то во время налета отогнали грузовики на обочину, сами — в трубу на дороге. — И в 1983-м, десятилетия спустя, грузноватый Савелий Иванович Пеликян не переставал удивляться небывалой своей и Жориной везучести. — Выскочили — трубе труба. Вся разбита, изрешечена. От грузовиков — воспоминания и воронки. У нас с Жорой — ни царапины. Так я еще успел добежать до гаража, отогнал куда-то другие машины. Через пять минут вместо гаража — одни головешки, а мне опять хоть бы что. Говорили: «Ну, спортсмен, ты со смертью наперегонки бегаешь».

— Это мы с тобой, Савва, такие миниатюрные, в нас попасть невозможно, — бросает старую фронтовую шутку неистребимый левый крайний Георгий Епифанович Шляпин, — и сам жизнерадостно смеется.

Однако наивно, скорее нечестно писать эту футбольную историю в успокоительных тонах. Ничто не сравнится в печали с геройской военной смертью. Она вечная точка, неисправимо-невосполнимая утрата.

Случались, однако, потери рода иного. Когда немца отогнали, всерьез занялись расчисткой всего грязного, до поры таившегося, поднятого на поверхность мутной волной. Оперуполномоченному Беликову забот хватало. Как-то выхватил натренированный глаз из списка задержанных полицаев, гитлеровских прислужников и подозреваемых в сотрудничестве короткую, известную по футболу фамилию. Имя и возраст вроде бы совпадали. Чертовщина, наваждение? «Привести!» — распорядился Беликов.