Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1

По некоторым намекам всезнающей словоохотливой miss Knolles и дружеским откровенным признаниям принцессы Виктории, я понял еще накануне, что королевская семья очень надеялась, что молодой, красивый и ловкий Михаил Александрович сумеет понравиться принцессе Патриции и что она, в свою очередь, покорит сердце моего великого князя для их обоюдного счастья.

Меня, любившего Михаила Александровича почти братской любовью, уже одно предположение о подобной возможности наполняло самыми хорошими ожиданиями.

Действительно, более подходящей пары, по внешности, было бы трудно сыскать. Михаил Александрович был очень красив, принцесса Патриция еще лучше. Она по праву считалась самой красивой принцессой в Европе, и даже самая завистливая и недоброжелательная из женщин не могла бы этого права у ней оспаривать. Молодые, высокие, сильные, но вместе с тем и изящные, они оба любили верховую езду, всякого рода спорт, оба были не честолюбивы и предпочитали дворцовой жизни частную.

В характерах их, по правде, чувствовалось много разного, но того разного, что зачастую лишь бессознательно притягивает людей друг к другу, восполняет в совместной жизни недостатки другого и не служит препятствием ни для обоюдного уважения, ни для длительного счастья обоих.

Принцесса Патриция, как я чувствовал – то есть насколько я мог вынести впечатление из немногих с ней разговоров, – обладала намного большей силой воли, чем Михаил Александрович, больше его любила путешествия, очень ценила искусство, древности, книги, намного лучше него знала жизнь и вернее, чем он, разбиралась как в обществе, так и в единичных людях. Она была более спокойна, серьезна, совсем не застенчива и не так доверчива и мягка, как он. В ней, несмотря на сравнительную молодость и скромность, было много врожденной английской гордости и кажущегося холода, чем совершенно не обладал мой великий князь.

Как мне казалось, принцесса Патриция, видимо, хорошо знала себе цену в полную противоположность моему милому скромному Михаилу Александровичу, находившему у себя, за исключением некоторых физических преимуществ, лишь одни недостатки.

Многие явления русской жизни, столь понятные и естественные в глазах Михаила Александровича, ею, англичанкою, вероятно, никогда поняты как следует не были бы, но привыкнуть к ним, как и к нашей православной церкви, уже давно искавшей сближения с англиканской, она, конечно, могла.

Даже ходили упорные слухи, что она соглашалась перейти в католичество, когда года три назад поднимался вопрос о ее браке с испанским королем.

В этом ей, вероятно, помогли бы и известная широта взглядов, и их взаимное горячее чувство, если бы оно у них появилось.

В совместной жизни она, наверное, всецело подчинила бы его себе, и это руководство не шло бы ему, немного вспыльчивому, увлекающемуся, но колеблющемуся, во вред. С другой стороны, незаметное постоянное влияние его хорошей, чрезвычайно мягкой, сочувствующей натуры могло бы снять с внешнего облика принцессы Патриции весь остаток некоторого холодного безразличия, который иногда на нем появлялся, и сделать этот облик совсем прекрасным для русских глаз и еще более притягательным для русского сердца.

Но главное сближающее и теперь уже, казалось, было у них налицо: оба были красивы и изящны; обоих ни в чем не коснулись излишества жизни; оба тянулись к счастью и стояли еще лишь на пороге в заманчивое будущее.

Непритязательная деревенская обстановка Сандрингхама могла этому сближению только помочь…

Принцесса Патриция мне сразу понравилась, как только вошла в наш вагон. Я не ожидал увидеть ее столь обаятельной по внешности и вместе с тем настолько серьезной и простой.

Я знал, конечно, что мой великий князь не свободен, что его юное сердце уже занято другой, что он скептически относился к «разным принцессам», и тем более благословлял судьбу именно за эту дарованную ему встречу – настолько та, другая, не принцесса, совершенно меркла в сравнении перед этой как своей внешностью, так, главное, и своим внутренним миром.

Правда, для моих невольно вспыхнувших мечтаний ни у Михаила Александровича, ни у принцессы Патриции пока не хватало самого главного – чувства взаимного притяжения; но это чувство, как обыкновенно бывает, могло родиться у каждого из них в любой день и в любую минуту.

Увлекающийся и в своем увлечении далеко не постоянный характер великого князя, его молодость и предстоявшее совместное пребывание в деревне превращали у меня это предположение почти в уверенность; хотя я, как и Михаил Александрович, всегда относился с особенно большим предубеждением ко всяким «устраиваемым бракам».

В жизни, а не только в романах обыкновенно стремятся к лучшему и, встретя это превосходное, быстро, почти безболезненно забывают прежнее, зачастую очень посредственное, но казавшееся случайно прекрасным лишь под чарами все золотящей мечтающей юности.

В этой встрече замешан был тоже отчасти случай, но, как мне казалось, случай особенно счастливый, благостный и решающий для будущности великого князя.