Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

— Мы так и не встретились… — проговорил он. — Я прождал ее на площади Звезды до четырех часов. Потом поехал в гостиницу на улицу Святых Отцов, обошел кладбище Пасси… Я только что оттуда. Раз ее здесь нет, значит…

Он поднял взгляд на Жевиня: по лицу у того разлилась мертвенная бледность, глаза выкатились из орбит, челюсть отвисла, будто на него накинули петлю.

— Нет, Роже… — прохрипел он, — ты не можешь…

Флавьер развел руками:

— Говорю же: я искал повсюду.

— Это невозможно! — прорычал Жевинь. — Да ты отдаешь себе отчет, что…

Он топтался по ковру, в волнении заламывая руки, наконец, попятившись, тяжело осел на краешек дивана.

— Ее нужно отыскать, — глухо сказал он. — Немедля!.. Немедля!.. Я ни за что не переживу…

Он грохнул кулаками по подлокотникам, и в этом движении было столько боли, ярости, неистовства, что его состояние тотчас передалось и Флавьеру.

— Когда жена решает сбежать, — со злостью бросил он, — помешать ей в этом нелегко.

— Сбежать! Сбежать! Как будто Мадлен из тех жен, которые сбегают! О, видит Бог, я хотел бы этого. Однако в эту самую минуту она, быть может…

Он вскочил, наткнулся на журнальный столик, привалился к стене, сгорбившись и опустив голову, как борец в стойке.

— Что делают в подобных случаях? — спросил он. — Ты-то должен знать. Сообщают в полицию?.. Господи, да скажи хоть что-нибудь.

— Нам рассмеются в лицо, — пробурчал Флавьер. — Вот если б твоя жена не появлялась дня два-три, тогда другое дело.

— Но ведь тебя там знают, Роже… Если ты объяснишь им, что Мадлен однажды уже пыталась покончить с собой… что ты вытащил ее из воды… что она, быть может, как раз сегодня совершила новую попытку… уж тебе-то должны поверить.

— Во-первых, еще не все потеряно, — раздраженно отрезал Флавьер. — Она наверняка вернется к ужину.

— А если нет?

— Что ж, тогда не мне действовать.

— Одним словом, ты умываешь руки.

— Да нет… Просто обычно… постарайся же понять, в конце концов… обычно мужья сами заявляют в полицию.

— Хорошо. Я иду.

— Глупо. Все равно никто и пальцем не шевельнет. Запишут ее приметы, пообещают сделать все необходимое и будут ждать дальнейших событий. Вот как это делается.

Жевинь медленно убрал руки в карманы:

— Если надо ждать, я стану камнем.

Он сделал несколько шагов, остановился перед букетом роз на камине и угрюмо уставился на него.

— Мне пора возвращаться к себе, — сказал Флавьер.

Жевинь не пошевелился. Он разглядывал цветы, на щеке его дергался мускул.

— На твоем месте, — продолжал Флавьер, — я бы все же так не терзался. Еще нет и семи. Она могла задержаться в магазине или встретить знакомую.

— Тебе-то на все наплевать, — отозвался Жевинь — Еще бы!

— Да что ты вбил себе в голову?.. Предположим даже, что она убежала. Все равно далеко ей не уйти.

Флавьер вышел на середину гостиной и принялся терпеливо втолковывать Жевиню, какими средствами располагает полиция, чтобы найти беглянку. Несмотря на усталость, он оживился. У него вдруг возникло ощущение, будто Мадлен и в самом деле еще жива, и в то же время он едва удерживался от того, чтобы не броситься на ковер и не дать волю собственному отчаянию. Жевинь, по-прежнему неподвижный, казалось, впал перед букетом в забытье.

— Как только она вернется, позвони мне, — заключил Флавьер.

Он направился к двери. Он больше не владел своим лицом. Он чувствовал, что жестокая правда рвется из него наружу. Его так и подмывало крикнуть: «Она умерла!» — и рухнуть оземь.

— Останься, — попросил его Жевинь.

— Старина, я бы охотно. Но если б ты знал, сколько у меня накопилось дел… У меня на столе, наверно, с десяток досье!

— Останься… — умоляюще повторил Жевинь. — Я не хочу быть один, когда ее внесут сюда…

— Послушай, Поль… Ты городишь чепуху.

Неподвижность Жевиня внушала ему страх.

— Ты будешь здесь… — потерянно бубнил тот. — Ты им объяснишь… Скажешь им, что мы оба делали все, что в наших силах…

— Да-да… Но ее не внесут, можешь мне поверить.

Голос Флавьера пресекся. Он быстро поднес ко рту платок, кашлянул, высморкался, чтобы выиграть время.

— Пока, Поль. Все будет в порядке… Позвони мне.

Уже взявшись за дверную ручку, он обернулся. Жевинь, свесив голову на грудь, словно окаменел. Флавьер вышел, тихонько прикрыл за собою дверь, на цыпочках пересек прихожую. Чувствовал он себя преотвратно и все же испытывал облегчение — оттого, что самое тяжелое осталось позади. «Дела Жевиня» больше не существует. Ну а что до страданий Жевиня… Разве сам он, Флавьер, не страдает стократ сильнее? Захлопывая дверцу машины, он вынужден был признаться себе, что настоящим мужем Мадлен с самого начала считал себя. Жевинь в его глазах выглядел не более чем узурпатором. А ради узурпатора собой не жертвуют. Кто пошел бы в полицию рассказывать своим бывшим товарищам, что он не сумел помешать женщине покончить с собой, потому что ему не хватило смелости?.. Кто вторично выставил бы себя к позорному столбу ради человека, который… Стоп! Спокойствие. Кстати, тот орлеанский клиент — чем не повод для того, чтобы убраться из Парижа?..