Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

На свое счастье, Жевинь так и не докопался до истины. Если б он узнал… что бы он сделал? Тоже запил бы. Или пустил бы себе пулю в лоб. Потому что бывает такая правда, над которой нельзя задуматься без того, чтобы тотчас не испытать душевного головокружения, стократ более страшного, нежели головокружение физическое. И надо же было, чтобы из сонма людей выбор пал именно на него, сделав его хранителем тайны. Тайны, обладание которой не приносит ничего, кроме лишних тревог. Сейчас Флавьер был абсолютно хладнокровен, мозг его работал с необыкновенной ясностью. У него даже хватило духу мысленно перенестись назад, не содрогаясь при этом. Он вновь увидел у подножия колокольни труп с неестественно вывернутыми конечностями, окровавленные камни вокруг. Потом перед его мысленным взором возник Жевинь, плачущий над телом жены. Консьержка помогла ему обрядить как полагается ее бренные останки. Полицейские инспекторы долго обследовали тело Мадлен. На этой ступеньке воспоминаний Флавьер был еще довольно спокоен. Так же спокоен, как невозмутимы были легионеры, игравшие в кости у ног распятого Христа. Головокружение подступало, когда он начинал думать о Полине Лажерлак, покончившей жизнь самоубийством, когда с содроганием вспоминал первые услышанные им от Мадлен слова: «Умирать не больно», — и в особенности когда воскрешал в памяти сцену в церкви, неколебимую решимость Мадлен… Жизнь стала для нее чересчур трудна, и она решила просто-напросто исчезнуть. Но разве Рене живется легче? Нет. Значит?.. У Флавьера закружилась голова, под черепом начала разбухать пустота — так бывает, когда пытаешься представить себе бесконечность, длящуюся беспрерывно, безгранично, вечно!

— Гарсон!

Вот когда пришла настоящая жажда. В тупом отчаянии Флавьер разглядывал окружавшие его стены с темной обивкой, ряды бутылок за стойкой… А сам-то он еще жив?.. Пока да. Лоб его покрывала испарина, руки до боли вцепились в подлокотники. С пугающей ясностью он осознавал невозможность, абсурдность создавшегося положения. Отныне он не сможет не только сжать Рене в объятиях, но даже просто заговорить с ней. Она слишком иная. Что-то вторглось между ними с тех пор, как он вошел в ту крохотную гостиницу, и это что-то разрушало их дружбу. Она неизбежно уйдет к другому, который будет любить ее в неведении. В свое время Жевинь чуть было не докопался до истины, и она ушла из жизни. Теперь…

Недопитая рюмка выскользнула у Флавьера из рук, и содержимое пролилось ему на брюки. Флавьер вытер их платком. Потом, весь красный от стыда, он поднял липкую рюмку, украдкой бросил взгляд на бармена — тот по-прежнему читал. Флавьер проклинал себя за то, что он не догадался раньше… Теперь она наверняка сбежит. Должно быть, в той гостинице она уже собрала необходимые вещи, а в эту самую минуту покупает билет в Африку… или в Америку… И это будет хуже, чем смерть.

Он попытался подняться, но на него накатила мутная волна, и он вцепился в кресло.

— Что случилось? Вам нездоровится?

Его поддержали, бережно подвели к стойке.

— Нет… Оставьте меня!

Он ухватился за никелированный поручень и бессмысленно уставился на белую куртку и манишку склонившегося к нему человека.

— М-м… уже лучше, спасибо.

— Немного подкрепляющего? — предложил тот.

— Да… да, виски!

Он с жадностью схватил бокал и поднес его ко рту. Из-за своей слабости он был противен самому себе, но золотистая жидкость должна была восстановить его силы. Он непременно найдет способ помешать Мадлен уехать. И ведь во всем повинен он сам со своими нескончаемыми намеками, залезанием в душу. Быть может, в то время, когда он вновь нашел ее, она уже не помнила о своих превращениях. А он мало-помалу возродил Мадлен, не подозревая, что тем самым обрекает себя на то, чтобы ее потерять. Как же теперь повернуть все вспять? Как дать ей понять, что жизнь еще может идти по-старому? Слишком поздно.

Он поискал взглядом часы. Половина пятого!

— Впишите мне в счет!

Руки его отпустили металлическую перекладину. Он сделал несколько неуверенных шагов, почувствовал, что может ступать тверже. Пересек холл, подозвал посыльного.

— Где тут приличная дамская парикмахерская?

— «У Маризы». Самый шикарный салон.

— Далеко отсюда?

— Нет. Пешком от силы десять минут. Если пойти вдоль бульвара, то на третьей улице по левую руку, между цветочной лавкой и кафе.

— Благодарю.

Флавьер вышел, и свежий воздух одурманил его. Напрасно он не пообедал. Нестерпимо сверкали под солнцем трамвайные рельсы. Жизнь бурлила подобно реке в паводок, и Флавьер жался к домам, чтобы не дать увлечь себя людскому водовороту. Время от времени он отдыхал, прислонившись к теплому камню фасада. Парикмахерский салон он отыскал без труда и подкрался к витрине, как нищий, собирающийся просить милостыню. Он увидел Рене сидящей под причудливым колпаком. Итак, им дарована отсрочка. Спасибо!.. Спасибо!.. Он направился в кафе.

— Бокал пива и бутерброд!