Из железного плена

— Конечно, — Анастасия опустилась в кресло и с интересом осмотрелась в комнате, — однако существуют и свои проблемы. Как-никак, свою работу я обязана сдавать точно в десять ноль-ноль по понедельникам. И если. Несколько дней я занимаюсь чем-то иным, то после приходится просиживать за машинкой вечерами, а то и ночами. Вот так.

Она ослепительно улыбнулась Володину и тот почувствовал себя немного неловко оттого, что именно он — та самая причина, по которой Насте приходится трудиться по ночам.

Она сидела, перед ним в кресле. Темные джинсы, свободный широкий голубой свитер — вид раскованный и обаятельный.

Володин вдруг вспомнил странный удивленный взгляд, каким она его наградила, когда, едва войдя, он принялся поспешно прятать в ящики стола лежавшие сверху черновики сообщений Говорову.

— Благодаря вашему свободному расписанию я имею такого прекрасного гида, — отшутился он, — и Москва раскрылась передо мной во всей своей красе.

Они только что побывали на выставке финской живописи начала века, которая проходила в новом «павильоне Третьяковки. Экспозиция была довольно обширной, и осмотр занял более трех часов. После выставки они решили зайти к Григорию, тем более, что здание гостиницы находилось совсем рядом. Десять минут — и вот они уже на месте. Большие стеклянные двери, степенный швейцар, скоростные, сверкающие чистотой и зеркалами лифты.

Володин снова повернулся к девушке. Он теперь уже многое знал о ней. Анастасия Ширяева работала машинисткой в небольшом журнале. Материалы для «перепечатки она получала раз в неделю, тогда же сдавала готовую работу. Это давало ей наибольшую свободу, так как она получала возможность распоряжаться своим графиком. А стремление к свободе, как она говорила, было в ней доминирующей чертой.

«Просто не представляю себе, как можно целыми днями торчать на заводе или в конторе! Это иссушает душу!»

Честно говоря, такого рода заявления несколько настораживали молодого ученого, но с другой стороны он был очень благодарен девушке за то внимание, которое она ему уделяла.

Володин огляделся: комната тонула в сумраке, за чистыми стеклами окон наливался темнотой городской вечер.

— Знаете, а у вас из окна прелестный вид на Ленинский проспект, — оценила Настя, — никогда не думала, что московские улицы так здорово смотрятся с высоты.

Она встала у окна, скрестив руки на груди и слегка склонив голову. Володин подошел и остановился за ее спиной. Картина в самом деле была завораживающей: в пять-шесть рядов по широкому проспекту в обе стороны двигались колонны автомашин. Их красные и желтые огни выстраивались в радужные линии, оживляя вид своим ярким рисунком. На стенах домов неоновым огнем пылали вывески магазинов и реклама. Вдалеке симметричными золотистыми точками окон красовалось здание МГУ. Володин хоть и привык к пейзажу, открывавшемуся из окна, каждый раз с восхищением созерцал его. Перед ним была столица родины, красавица-Москва, полная жизни и света. Она существовала по своим законам, работала с четкостью часового механизма.

— Как странно, — заметила Анастасия, почувствовав, что он рядом, — мы здесь, а они там, внизу. Их так много, и они все куда-то спешат, торопятся, что-то делают… А ты стоишь наверху и кажется, что ты почти господь бог и взираешь с высоты на легкомысленность и тщету людских стремлений…

Она обернулась к Григорию и пристально посмотрела ему в глаза, словно проверяя, разделяет ли он ее мысли. На ее лице появилось какое-то загадочное выражение.

— А вам так не кажется?

Володин замер, пораженный, ибо от слов девушки вдруг повеяло холодом, будто она где-то на чужбине и все ей постыло. Григорий постарался придать лицу непроницаемое выражение.

«Как же так, — подумал он, — люди куда-то стремятся, что-то делают, а Настя вот так запросто говорит: суета, тщета? Откуда этот социальный герметизм?»

— Нет, не кажется, — хрипло выдавил он, — когда я вижу работающих людей, вижу деловитость и целеустремленность, это меня радует. Знаете, что мне напоминает этот вид?

— Что? — разочарованно спросила она, и загадочное выражение исчезло с ее лица.

— Какой-то огромный, сложный механизм, работающий четко и слаженно, в котором все колесики хорошо смазаны и точно друг к другу пригнаны.

Настя кивала, но, он это чувствовал, в душе была несогласна с ним. Григорий вдруг вспомнил их недавнюю прогулку по Гоголевскому бульвару. Тогда Настя говорила о своих ощущениях, о странном восприятии мира словно бы глазами инопланетянина. И вот теперь почти, то же самое. Но то, что раньше казалось ему поэтичным, теперь начинало выглядеть иначе…

Чтобы сменить тему, Григорий предложил сходить в ресторан.

— Спасибо, — отозвалась его гостья, — у вас тут так хорошо. К тому же я устала ходить и лучше посижу. Может быть, вы сходите за какой-нибудь булочкой и минералкой?

— Хорошо, — согласился Григорий, — я быстро.