Из жизни в жизнь тропинкой странствий

Внезапно собаки перестали лаять и отбежали. И тут она увидела старика. Высокий и худой он замахнулся на собак костылём. «А ну пошли отсюда» – прикрикнул на них старик и его голос показался ей самой прекрасной на свете музыкой. Собаки подчинились, хотя и нехотя. Они не желали упускать добычу, когда была уже у них почти в зубах. Старик взял её на руки, и она прильнула к нему всем своим пушистым тельцем. Её сердце всё ещё бешено колотилось. «Так ты, похоже, домашняя?» – удивился старик. Всем своим видом она пыталась показать, что это так. «Как же ты забрела сюда?» – спросил старик, – «Сбежала из дома?» «Я не сбежала. Меня… Меня выгнали» – сказала бы она если бы могла говорить по-человечески. Но к сожалению, она не умела. Каким же страшным было это слово – выгнали. «Нельзя тут гулять одной» – сказал старик мягко, – «Это опасно. Ну, да ты сама уже поняла. Давай-ка я отнесу тебя в безопасное место». У старика было морщинистое лицо и добрые голубые глаза. Он отнёс её к подъезду дома, а там был настоящий пир. Внизу под лоджией стояла большая миска, доверху наполненная сухим кормом, тут же – тарелка с кусочками колбасы, а рядом – блюдце с молоком. При виде всех этих яств, она почувствовала, как её желудок начинает сводить от голода. От предвкушения обильного ужина она громко замурлыкала. Старик опустил её на землю рядом с ужином, и она, благодаря за спасение, принялась тереться ему об ноги. Старик погладил её по спинке, и она лизнула его руку. «Ну, иди ешь» – сказал ей старик, – «Ты, должно-быть, голодная, а здесь у нас бесплатная кошачья столовая». Она отошла от старика. Но как не была голодна, к еде она не притрагивалась. Старик повернулся, чтобы уйти. «Я бы взял тебя, да не могу» – произнёс он грустно – «Извини. Может ты отыщешь своих хозяев». Она проводила его взглядом, а затем пошла к мискам. Там присутствовали запахи многих кошек, но никого из них не было – очевидно, все разошлись по своим делам. Она наелась до отвала – корм и колбаса оказались очень вкусными, и вдоволь напилась молока. Солнце уже скрылось за домами. Начинало смеркаться. Стало заметно прохладнее. Ей вновь пришло на ум это слово – выгнали. От него разило горечью и безысходностью. Выгнали, вышвырнули, прогнали, избавились, как от ненужной вещи – слова вертелись у неё в голове, жгли душу, и она заплакала – тихонько, по кошачьи. Идти было некуда. Совсем некуда. Но всё же она пошла, превозмогая душевную боль. Пошла уже не на поиски хозяев и дома, а потому что близилась ночь и нужно было найти укрытие. Большой мир таил в себе столько опасностей.

Теперь она двигалась не столь беззаботно, вся превратившись в зрение и слух. К счастью, собак больше видно не было, но она чуть не попала под проезжающую по двору машину. Ослепительный свет фар, превратил ночь снова в день и буквально парализовал её, ввёл в ступор. Благо скорость у машины была небольшой. Водитель нажал на тормоз, и огромный передний бампер замер в нескольких сантиметрах от неё. Оглушающий звук клаксона вывел её из оцепенения, и она кинулась прочь не разбирая дороги.

Она пыталась попасть в подъезды. Внутренний голос говорил, что там безопасно и нет собак. Но все двери оказались закрытыми. Следующее, что она попыталась – попасть в подвал через окошки в цоколе. Но все окошки, которые она обследовала были или забитыми наглухо или с решётками, между прутьями которых было не протиснуться, как она ни старалась. Надежда отыскать убежище таяла после каждой неудачной попытки, но она не сдавалась, упрямо продолжая искать какую-нибудь щель, углубление или хотя бы норку, в которую можно было протиснутся и безопасно провести ночь. Хотя бы что-нибудь, – повторяла она про себя раз за разом, – Пусть хоть самая маленькая норка. А дальше будет видно. Утро вечера мудренее. Но ей продолжало не везти. Она уже отчаялась найти что-нибудь подходящее, но продолжала обследовать двор за двором, дом за домом, дверь за дверью, стену за стеной. Обследовать чисто механически, просто потому, что нужно было что-то делать. Иначе тоска и отчаяние поглотят её. А это было равносильно смерти.

Внезапно ей показалось, что кто-то произнёс её имя. Какой-то далёкий и в тоже время близкий голос и это было удивительным. А ещё удивительным было то, что тот, кому голос принадлежал, знал её имя – не то, которым называли её хозяева, а настоящее – данное ей при рождении матерью. Она замерла, навострив уши, пытаясь определить откуда шёл голос. Казалось, он доносился из соседнего двора, но одновременно и звучал у неё в голове. Она уцепилась за этот голос, как за нитку из клубка. Если кто-то знал её настоящее имя, то с большой долей вероятности мог знать обо всём произошедшем с неё и возможно, мог ей помочь.