Избавление

— Отлично, — улыбнулась старушка. — Мало кто может. Так вот эта ворожба тебе не пригодится. Но самый ее первый оборот — то, что надо. Холод и покой. Возьми его и удержись. Останься сама собой. В себя не впускай, но созерцай. Глаз не отводи, но взглядом смотри насквозь, как будто тот, с кем столкнулась, прозрачен, как вымытое стекло. Холод, покой и прозрачность. Не нужно притворяться кем-то, делать вид — это верный способ выдать себя. Просто не впускай. Хочешь убедить кого-то, что в ларце самоцветы — не открывай его. Не нужно набивать его стеклом, трясти им, показывать его тяжесть — ничего не нужно. Просто не открывай. И не бойся. Все опасности — впереди. То, что тебе предстоит этой ночью — это пока не опасность, это грязь.

* * *

Филии не хватало. Рит думала об этом и когда обливалась водой из ведра, и когда надела чистое исподнее, задумавшись, что смены белья больше нет, а постираться негде, не спускаться же по улицам незнакомого города к ночному морю, да и что будет с ее одеждой после соленой воды? Филии не хватало. Все, что от нее осталось — браслеты на руках и ожерелье на шее, да твердое ощущение, что спрятаться не за кого, все придется решать самой. Хотя, разве она пряталась за Филию хотя бы единожды? Да и пережила уже столько, что бояться разговора с Луром как-то было странно. Все же не на эшафоте висеть в ожидании казни.

Натягивая котто, Рит посмотрела на звездное небо, которое не только сияло серебристыми точками, не укрываясь ни единым облаком, но и отражалось в успокоившемся к полуночи море. Затем подошла к краю крыши, посмотрела на лошадей и на ее спутников, все еще сидевших за столом в крохотном саду. Лона за столом уже не было, зато появился Хелт и как раз он тихо спорил о чем-то с Бретом, который почувствовал взгляд Рит, поднял голову и кивнул ей. Варга сидел молча и уж точно никакого колдовства не сплетал. Наверное, плыл в том же потоке, что вместе с ночной прохладой омывал Рит на крыше. Она развернулась к морю, посмотрела на ложе, на котором однажды ночевал Хедерлиг, мотнула головой, отгоняя воспоминания об его исцелении, и села на все еще теплую после дневного солнца крышу. На голый камень. Положила руки на колени и закрыла глаза.

Очередной день пути — уже четвертый после того, как она покинула вместе со вновь обретенными спутниками Ису — подошел к концу. За спиной осталось половина солнечного, усыпанного садами и тучными нивами королевства, жители которого, при всей их зажиточности, жили последние месяцы в страхе. На улицах которого гарцевали дозоры, а на столбах на окраинах едва ли не каждого селения висели казненные чудовища, в которых кто-то мог угадать бывших соседей. И все-таки Исана пока что цепляла страшное время всего лишь краем. Как сказал тот же Брет, ни одного явления жнеца в эту жатву она так и не пережила. Так же, как и Перта, и как Райдона. Да и Одалу с Йераной эта напасть зацепила тем же самым краем, хотя земля была отравлена и там, и там. Отравлена тем, что язвы, опоясывающие шеи королевских подданных, язвы, которые храмовники научились лечить, сменились обращением некоторых несчастных в ужасных чудовищ. А что если чем-то подобным станет и сама Рит? Или той закалки, что передалась ей от погибших родителей, от бабки, от пережитого ею самой — достаточно, чтобы устоять? Почему же она до сих пор не разобралась сама в себе? Почему не расспросила у той же бабки все, что только могла о ее прошлом, о собственных родителях, почему не отправилась к Оркану, не вызнала — кем был ее отец? Почему Оркан отдал его бабке, а не воспитывал сам? И что же, демон ее раздери, случилось, что двое, как говорила и ее бабка, воинов оказались с чужими стрелами в телах в Долине Милости, в которой правил сам Оркан?

Что там сказала мать Лона? Грязь?

Точнее и представить было нельзя.

Грязь села сразу на все. Легла ровным слоем на крышу. На приготовленное, но не опробованное ложе. На плечи, на голову, на руки Рит. На ее скулы. На ее закрытые глаза. Стала забиваться в ноздри и прилипать к губам. Только не это. Не задерживать дыхание, не отплевываться, не пытаться стряхнуть с себя сальное и липкое, даже если начинает казаться, что оно сучит многочисленными лапками и ощупывает ее скользкими усиками. Оставаться самой собой. Как говорила Лиса, если ты погружаешься в сущее, то даже саранча не заметит тебя. Пролетит на тобой тучей, и когда ты возвратишься, то обнаружишь, что вокруг не осталась ни лепестка, ни травинки, а у тебя ни единой царапины, твоя одежда неприкосновенна, и лишь шелест сброшенных хитиновых покровов ужасной напасти напоминает о себе.

— Куда ты идешь? — прозвучало в ушах Рит.