Знак: счастье человека; но едва ликто сможет разгадать его секрет:бесчеловечно разве, если сталилишь кружевом на склоне долгих леттвои глаза? — Тебе не жалко, нет?Ты, прошлая, и, наконец, слепая,твое ли счастье в безделушке сей,которую, как ствол кору, питая,сплела ты из клубка судьбы своей?По узелкам, сплетеньям и разрывамтвоя душа теряла с миром связь,поныне в кружеве неприхотливом,а может быть, в моих глазах светясь.
II
И если то, в чем мнилась благодать,покажется потом безделкой малой,столь чуждой, что не стоило, пожалуйиз-за нее так трудно вырастатьиз детских туфелек, — то разве он,путь стертой спицы, сотканный страданьемузорный путь, — не станет оправданьемвсей жизни? — Погляди, он завершен!А может, жизнь прошла, но стороной,и счастье стало черным, как измена?Творилась вещь, как жизнь, любой ценой, —и столь она прекрасна, что смиренноты воспарить готова в мир инойи улыбнуться наконец блаженно.
Судьба женщины
Как властелин, охотой возбужден,любой сосуд хватает, чтоб напиться, —и после долго у владельца он,припрятан, как реликвия хранится, —так и судьба, быть может, иногдаот жажды торопливо к ней влеклась,и маленькую жизнь свою, боясьразбить, она, испуганно-горда,хранила в горке за стеклом, в догляде,где драгоценный хлам лежит поройили вещицы с памятной отметкой.И там она лежала, как в закладе,и становилась старой и слепой,так и не став бесценной или редкой.
Выздоравливающая
Будто песня, то вспорхнет, то сникнет,зазвучит и снова пропадет,то, почти даваясь в руки, вскрикнет,то, стихая, вдалеке замрет —так с больной не может наигратьсяжизнь, пока самой не надоест;прибодрясь, она спешит подняться —и роняет непосильный жест.И ей кажется соблазном сущиммиг, когда она своей рукой,позабыв про жар, как сон дурной,вдруг прикосновением цветущимгладит жесткий подбородок свой.
Ставшая взрослой
Все было продолжением ее,и целый мир — со злом и добротою, —как дерево, в ней рос, шумя листвою,и в ней торжественно, как над толпою,преображался в явь и бытие.И, поднимаясь к самой вышине,все, что мелькало или удалялось,пугало или в руки не давалось,спокойно, точно воду в кувшине,она несла. Пока на полпутиона о чем-то не затосковала —и первое ниспало покрывало,открытое лицо закрыв почти,и никогда уже не поднималось,и, даже снизойдя к ее мольбе,на все вопросы глухо отзывалось:ты не дитя уже, и все в тебе.