Читаем Избранные эссе. Пушкин, Достоевский, Цветаева полностью

Она глядит туда и видит – расстояние от земли до звезд: от себя до Себя…

Она не боится этого расстояния. Готовится к пути. Оставляет все здешнее, все звучащее, кричащее, даже саму боль готовится оставить…

Рассказать, что сделала, узнав про..?Тсс… Оговорилась. По привычке.Жизнь и смерть давно беру в кавычки.Как заведомо-пустые сплёты.Ничего не сделала, но что-тоСделалось, без тени и без эхаДелающее!(«Новогоднее»)

Да, ничего не сделала… Делать нечего. Здесь, на берегу смерти, она понимает это и принимает. Надо затихнуть и вглядываться в пространство смерти… В ничто… Всякая внешняя активность здесь, на этом берегу – лишняя.

Для того, чтобы зазвучал внутренний голос, надо всему внешнему существу «стать у порога лишним». Здесь – неизбежна «моя вынужденная неподвижность, моя хочу или нет – терпимость». Нет меня. Есть только то, «без тени и без эха делающее».

И вот, замирая, продолжает она вглядываться в пустоту и осмыслять их земную встречу-невстречу:

Верно, плохо вижу, ибо в яме,Верно, лучше видишь, ибо свыше:Ничего у нас с тобой не вышло.До того, так чисто и так простоНичего, так по плечу и ростуНам – что и перечислять не надо.

И все-таки перечисляет, кружится тоскующая память:

Ничего хоть чем-нибудь на нечто.Что-нибудь – хоть издали бы – тень хотьТени! Ничего, что: час тот, день тотДом тот – даже смертнику в колодкахПамятью дарованное: рот тот!Или слишком разбирались в средствах?Из всего того один лишь свет тотНаш был, как мы сами только отсветНас, – взамен всего сего – весь тот свет.

Как ни сопротивлялась морю – Богу, – отнял. Как ни отталкивалась от «холода Ничто» – настиг. Она так надеялась, она так лелеяла мечту отвоевать Рильке у всех небес и у всех земель; она так хотела отобрать его у «Ничто», она так хотела земного «вместе»! Ну хоть что-то! «даже смертнику в колодках памятью дарованное: рот тот!»

Нет ничего.

Но разве не предупреждал он ее в элегии, ей посвященной, к ней обращенной, – что их путь друг к другу лежит через это ничто?.. Не предупреждал, что пустоты избежать нельзя, что через нее надо пройти? Насквозь – через Ничто. Нырнуть в ничто, как в море, и – насквозь…

Свою элегию к Марине Рильке начинает картиной падающих звезд и размышлением о незыблемости и незримости равновесия космического Целого. Ничья внезапная гибель «святого числа не уменьшит».

Мы падаем в первоисточникИ, в нем исцелясь, восстаем.(Р.–М. Рильке. «Элегия». Перевод З. Миркиной)

Так что же тогда такое наша жизнь? Наша мука, наша гибель? Неужели это просто игра равнодушных сил, в которой нет никакого смысла? «Игра невинно-простая, без риска, без имени, без обретений?»

На этот риторический вопрос Рильке отвечает не прямо, а как бы пересекая его внезапно вторгающимся новым измерением:

Волны, Марина, мы – море! Глуби, Марина,                                                              мы – небо!
Мы – тысячи весен, Марина!                                        Мы – жаворонки над полями!Мы – песня, догнавшая ветер!

Мы суть то, что наполняет нас. И если мы наполнимся жизнью до края, она не исчезнет с нашей смертью. Она есть. Она накапливалась и зрела в нас, как цветок в бутоне, как плод в цветке. Бутон лопнул. Но есть нечто иное – весь смысл жизни бутона – цветок, разливающий благоухание так далеко за свои пределы.

В нас тоже зреет этот благоухающий дух жизни, если мы наполняемся небом и морем, весной и песней, В нас живет и зреет это. И любить в нас надо именно это, а не оболочку этого.

Мы – не певцы, а песня. Не оболочка, а Дух жизни.

У Рильке есть стихотворение «Поэт». Мертвый поэт лежит на столе. А за окном – дали. И вот эти-то дали и чувствует Рильке истинным лицом усопшего. Эти дали, которые пересекают всю земную тяжесть, всю безвозвратность и окончательность. Нет безвозвратности! Нет окончательности!

«Но эти веянья! Но эти дали!..»

«Я» исчезает, но то, что меня наполняет – не исчезает! Другими словами, я и есть то, что меня наполняет. Я – не оболочка, а дух, собранный в оболочке. И задача человека – отождествлять себя не с телом (оболочкой), а с духом…

Но ведь Марина Цветаева подошла к этой задаче вплотную. Разве она не решила ее?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 знаменитостей мира моды
100 знаменитостей мира моды

«Мода, – как остроумно заметил Бернард Шоу, – это управляемая эпидемия». И люди, которые ею управляют, несомненно столь же знамениты, как и их творения.Эта книга предоставляет читателю уникальную возможность познакомиться с жизнью и деятельностью 100 самых прославленных кутюрье (Джорджио Армани, Пако Рабанн, Джанни Версаче, Михаил Воронин, Слава Зайцев, Виктория Гресь, Валентин Юдашкин, Кристиан Диор), стилистов и дизайнеров (Алекс Габани, Сергей Зверев, Серж Лютен, Александр Шевчук, Руди Гернрайх), парфюмеров и косметологов (Жан-Пьер Герлен, Кензо Такада, Эсте и Эрин Лаудер, Макс Фактор), топ-моделей (Ева Герцигова, Ирина Дмитракова, Линда Евангелиста, Наоми Кэмпбелл, Александра Николаенко, Синди Кроуфорд, Наталья Водянова, Клаудиа Шиффер). Все эти создатели рукотворной красоты влияют не только на наш внешний облик и настроение, но и определяют наши манеры поведения, стиль жизни, а порой и мировоззрение.

Валентина Марковна Скляренко , Ирина Александровна Колозинская , Наталья Игоревна Вологжина , Ольга Ярополковна Исаенко

Биографии и Мемуары / Документальное
Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза