Избранные эссе. Пушкин, Достоевский, Цветаева

«Христос есть обратная крайность природы…» Не думаю, что это самое точное определение. Опять здесь крайности, разрывы и перелеты. Христос, скорее, – венец природы, ее смысл, ее вершина; то, что, обнимая и вмещая ее, уходит за ее пределы, к ее Истоку и Отцу…

Но как бы там ни было, самым своим, глубинно своим, главным своим Цветаева чувствует Христа. И если Он не от природы, «не от мира сего», то и ее главное тоже не от мира сего, а – от Него. И кем бы и как бы ни была зачарована ее душа, зачарованная и прельщенная, – это не она, ибо не вполне она.

Она готова нести всю ответственность за то, что прельщена, за то, что постоянно прельщается, за то, что бывает (и как часто!) не вполне собой. Но – не путайте ее с «не ею»! Она – это то, за что умрет и ответит в любой час дня и ночи. Она – это та, которая предстоит перед Христом.

Душа ее – это прежде всего – боль, боль за всех болящих, пронизанность мировою болью – не-вы-но-си-мой.

Душа ее не отдает и не предает никого из малых сих. Пока она в здравом уме и в твердой памяти. И потому душа ее – христианка. И поэтому бесконечно ответственна.

Если душа – язычница, она ни за что не отвечает. «Нет виновного. Все невинные». Нет демонов. Есть природа. Стихия. Где душе бороться со стихией?! Щепка!

Если душа – христианка, то она знает, что Природа и Стихия – не последняя реальность, не глубочайшая, не главная. Что есть сила большая, чем стихия, чем природа; что Творец природы выше природы.

И она знает того, кто противостоит этому Творцу, – дьявола. В языческом мире дьявола нет. В христианском – есть.

В языческом мире нет виновного, ибо дух человеческий немощен и отвечать за себя не может.

В христианском мире дух человеческий за все отвечает, ибо он могуч. Если душа ощутила Бога своего внутри себя, то она ощутила внутри себя великое могущество. Дьявол – внешний. Когда дьявол одолел, душа виновата. Зачем вышла изнутри вовне, зачем обольстилась?

«Нет виновного. Все невинные», – сказал пораженный Роком Тезей.

«Я виновна, Господи, суди меня», – сказала Марина Цветаева. И может быть, это самое мужественное, что она сказала. Но «Кого, за что и кому судить» – так называется одна из главок в «Искусстве при свете совести». Она кончается словами:

«Права суда над поэтом никому не даю, потому что никто не знает. Только поэты знают, но они судить не будут. А священник отпустит.

Единственный суд над поэтом – самосуд.

Но есть, кроме суда, – борьба: моя – со стихией, ваша – с моими стихиями. Не уступать: мне – ей, вам – мне. Да не обольстимся.

Где тот священник, который мне наконец моих стихов не отпустит?»

Глава 14

Противугимн

Итак, выходит, что вся задача – в борьбе со стихией. Поэтому надо не уступать стихии. – Читателю надо не уступать стихам, порожденным стихией. Ибо поэт, зачавший от стихии, дал стихии тело, воплотил. Ветер и пожар, бунтовавшие в мире, бушуют теперь на страницах книг и опрокидывают, сжигают души… Соблазняют малых сих.

Поэт зачарован (усыплен стихией), мы – стихами. И все эти зачарованные, спящие, пьяные – творят что-то страшное.

«Художественное творчество в иных случаях некая атрофия совести, больше скажу: необходимая атрофия совести, тот нравственный изъян, без которого ему, искусству, не быть. Чтобы быть хорошим (не вводить в соблазн малых сих) искусству пришлось бы отказаться от доброй половины всего себя»[87].

Вот как. Значит, во-первых, есть какая-то половина искусства, которая в соблазн не вводит. И, по-видимому, это и есть действительно святое искусство, – но вполне ли оно искусство? Только ли искусство?

Это больше, чем искусство, говорит Марина Цветаева. – Искусство без искуса. Оно может быть совсем безыскусным, как прозрение детской души, как стихи монашки о «Круговой поруке добра»[88]. А может быть и высоким искусством, как у Гёльдерлина. Или даже равно высоким и великим искусством, как у Рильке. И все-таки это все – за пределами собственно искусства. Это «доискусство» или «сверхискусство», но уже не просто искусство. И если нельзя вывести Рильке за пределы искусства, то Рильке – исключение, чуть ли не единственное.