Избранные труды по теории искусства в 2 томах. Том. 2

В 1910 году я писал: «Кошмар материалистических воззрений, сделавший из жизни вселенной жалкую и бесцельную игру, еще не прошел. Великие чувства, такие как страх, радость, печаль и др., не притягивают больше внимания художника. А тут следует пробудить более тонкие и более трудно выразимые настроения. Они являются, и правда, эмоциями крайне тонкими, которые наш язык и не может изъяснить. Каждое искусство коренится в своем времени, однако же передовое искусство не является лишь эхом и зеркалом такой эпохи: оно обладает, по-иному, силой провидческой, которая видит далеко и углубленно будущее».

Драма, в какой мы участвуем уже столько времени, разыгрывается между агонизирующим материализмом и набирающим силу синтезом, который ищет нового открытия забытых связей между отдельными феноменами, этими явлениями и великими принципами, приводит нас в итоге к чувству космического: «музыке сфер».

Путь современной науки является преднамеренно или неумышленно синтетичным. Всякий день падают понемногу барьеры и крепости между различными частями наук.

Такая дорога неизбежна также для искусства. Уже много лет, как я стараюсь прояснить начала синтеза искусств. Если углубленное изучение искусств показывает, что каждое из них использует свои чистые средства выражения, в то же время оно показывает сходство искусств между собой для того, чтобы установить их первоначальные цели. Каждое искусство содержит собственные силы, и оно не имеет возможности переноса средства одного вида на другое, например, в музыке и живописи. Но если соединить в одном произведении средства различных искусств, то получится монументальное искусство.

Никогда нельзя предложить молодежи «безгрешный рецепт», ни тем более руководить ею насильственно. Это ведет только к неправде. Юность нуждается в образовании синтетических чувств. Если она достигает желания услышать, хоть чуть-чуть, «музыку сфер», то никакие правила больше ей не страшны.

Между различными голосами «музыки сфер» застают врасплох голоса прошедших эпох, особенно великих. Юности следует тщательно изучать дух этих эпох, и когда она отбрасывает в сторону их формы; ведь эти формы были нужны и неизбежны, в прошлом являлись средствами выражения духа эпохи. В руках сегодняшней молодежи они лишены содержания.

Есть современность и «современность». Современный человек (скажем лучше, человек здравого ума) работает над созданием синтеза. «Современный» человек, без интуиции и благодаря своей «способности мышления», остается связанным с внешней стороной жизни. Он останавливается в двух шагах от поверхности действительной жизни. Это потому, что он забыл прямой контакт с жизнью. От отчаяния и от нужды оглушения. Художник адаптируется с таким «современным» человеком или же вплотную приближается к нему?

Если он хочет «понимать» головой, что доступно чувствам, он должен все вещи чувствовать уже поверх их изнанки. Если «простой» человек (рабочий или крестьянин) говорит: «Я ничего не понимаю в таком искусстве, но чувствую себя словно в храме», — он доказывает этим, что голова его не закружилась еще. Он не понимает, но он чувствует.

Однажды один рабочий сказал: «Мы не хотим специально фабричного искусства для нас, но хотим настоящего искусства, свободного, великого».

Для художника, по существу, нет ничего, кроме одного рецепта: честность.

Человек не может существовать без окружающего мира, но он может освободиться от объекта. Это и есть вопрос, на который я себе позволяю распространиться, так как он существен для сегодняшней живописи и ее будущего.

Утверждение, что выбор объекта не имеет никакого значения для живописи («объект является предпосылкой для живописи»), основывается на заблуждении. Белая лошадь или белый гусь провоцируют эмоции весьма различные. Вы имеете в таком случае: белое + лошадь и белое + гусь.

«Изолированное» белое возбуждает определенное чувство, «внутренний звук». Так же лошадь и гусь. Но эти две последние эмоции утверждают совершенно разное.

Белое облако. Белая перчатка. Белая ваза для фруктов. Белая бабочка. Белые зубы. Белая стена. Белый камень. Во всех этих случаях вы убедитесь, что белое имеет значение вторичное. Оно может стать для художника таким принципиальным элементом, как цвет, однако же во всех случаях оно колоризируется и само по себе «внутренним звучанием» объекта. Объект всегда говорит определенным голосом, который нельзя скрыть. И не случайно, что художники-кубисты работают упорно с музыкальными инструментами и объектами: гитары, мандолины, пианино, ноты и др. Выбор, действительно бессознательный, определяется соответствием музыки и живописи.

Так, не случайно, что в начале нашего времени стали говорить одновременно о «цвете» в произведениях музыкальных и о «музыкальности» живописи.

Будет заблуждением утверждать, что один музыкальный звук или одна краска не провоцируют эмоций. Однако эти чувства крайне ограниченны, или же слишком «просты», или же слишком «бедны» и, наконец, слишком преходящи.