Изгоняющий дьявола. Знамение. Дэмьен

Его уже ждали в машине, но Дэмьен никак не мог отой­ти от могилы. Воспоминания давили его. Ведь мать всегда была одна... Все это время она терпеливо и покорно ждала, пока Дэмьен вернется. Почему же все теплые человеческие чувства ограничились в нем хранением в бумажнике той са­мой церковной карточки: «Помни...»?

Каррас вернулся в Джорджтаун к обеду, но есть ему со­вершенно не хотелось. Дэмьен слонялся взад-вперед по ком­нате. Приходили с соболезнованиями знакомые иезуиты, об­менивались с ним парой фраз, обещали молиться за нее и уходили.

В начале одиннадцатого явился Джо Дайер. Он с гордо­стью вытащил бутылку шотландского виски и прокомменти­ровал:

— Отличная марка!

— Откуда ты взял деньги? Позаимствовал из фонда для бедных?

— Не будь идиотом, это было бы нарушением обета ни­щеты.

— А откуда же они у тебя?

— Я украл бутылку.

Каррас улыбнулся и покачал головой. Затем достал ста­кан, кофейную кружку и, ополоснув их в крошечном умы­вальнике, промолвил:

— Я верю тебе.

— Такую безоглядную веру я первый раз встречаю.

Каррас вдруг почувствовал знакомую боль. Он отогнал ее прочь и вернулся к Дайеру. Тот уже сидел на его койке и от­крывал бутылку. Дэмьен устроился рядом.

— Ты когда предпочитаешь отпустить мне грехи: сейчас или попозже?

— Лей давай,—отрезал Каррас,—и отпустим грехи друг другу.

Дайер наполнил стакан и кружку.

— Президент колледжа не должен пить,—проговорил он.—Это было бы дурным примером. Пожалуй, я избавил его от большого искушения.

Каррас выпил. Он не поверил Дайеру. Слишком хорошо он знал президента. Это был очень тактичный и добрый че­ловек. Дайер пришел, конечно, не только как друг, его навер­няка просил об этом президент.

Дайер старался изо всех сил: смешил Дэмьена, рассказы­вал о вечеринке и об актрисе миссис Макнейл, выдавал све­жие анекдоты о префекте. Дайер пил немного, но стакан Карраса наполнял регулярно, и Дэмьен быстро опьянел. Дай­ер встал, уложил друга в постель и снял с него ботинки.

— Собираешься украсть... и мои ботинки? — заплета­ющимся языком проворчал Каррас.

— Нет, я гадаю по ноге. А теперь замолчи и спи.

— Ты не иезуит, а вор-домушник.

Дайер усмехнулся и, достав из шкафа пальто, накрыл им Дэмьена.

— Да, конечно, но кому-то ведь надо оплачивать счета. Все, что вы умеете делать,—это греметь четками и молиться за хиппи на М-стрит.

Каррас ничего не ответил. Дыхание его было ровным и глубоким. Дайер тихо подошел к двери и выключил свет.

— Красть грешно,—вдруг пробормотал в темноте Каррас.

— Виноват,—тихо согласился Дайер.

Он немного подождал, пока Каррас окончательно заснет, и вышел из коттеджа.

Проснулся Дэмьен вялым и разбитым. Шатаясь, он про­шел в ванную, принял душ, побрился и надел сутану. Было 5.35 утра. Он отпер дверь в Святую Троицу и начал мо­литься...

— Memento etiam...— шептал он в отчаянии.—Помни ра­бу твою, Мэри Каррас...

В дверях молельни ему вдруг привиделось лицо сиделки из госпиталя Беллеву. Он услышал плач и причитания.

«Вы ее сын?»

«Да, я Дэмьен Каррас».

«Не заходите к ней сейчас. У нее приступ».

Через приоткрытую дверь он видел комнату без окон, с потолка свисала ничем не прикрытая электрическая лам­почка. Обитые стены. Холодно. И никакой мебели, кроме больничной койки.

— ... Прими ее к себе, молю тебя, помоги ей обрести мир и покой...

Их глаза встретились, мать вдруг замерла и, подойдя к двери, спросила его недоумевающе:

«Зачем это, Димми?»

Ее взгляд был кротким, как у ягненка.

— Agnus Dei,—прошептал Дэмьен и, наклонившись, уда­рил себя в грудь.— Агнец Божий, уносящий с собой грехи на­ши, помоги ей обрести покой...

Он закрыл глаза, взял гостию и увидел свою мать в при­емной больницы. Руки сложены на коленях, лицо покорное и растерянное. Судья разъяснил ей заключение психиатра из Беллеву.

«Ты все поняла, Мэри?»

Она кивнула, но ничего не сказала. У нее вынули зубные протезы.

«И что ты об этом думаешь, Мэри?»

Она ответила с гордостью:

«Вот мой мальчик, и он будет говорить за меня».

Каррас склонил голову над гостией, и тихий стон сорвал­ся с его губ. Он опять ударил себя в грудь, будто что-то хотел этим изменить, и прошептал:

— Domine, no sum diynus... Я недостоин. Скажи лишь слово и исцели мою душу.

После мессы он вернулся к себе и попытался заснуть, но безуспешно.

Через некоторое время в дверь постучали. В комнату за­глянул молодой священник, которого Дэмьен никогда пре­жде не встречал.

— Вы не заняты? К вам можно ненадолго?

В глазах священника застыла тоска.

Какое-то мгновение Каррас не мог заставить себя взгля­нуть на священника. В душе он ненавидел этого молодого иезуита.

— Войдите,—тихо предложил Дэмьен.

Молодой священник смущенно топтался на месте, не зная, с чего начать. Каррас заботливо усадил его. Предложил кофе и сигареты. Затем попытался изобразить на своем лице интерес. Проблема, приведшая к нему, этого визитера, была известна: одиночество священника.