Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея

Самый грамотный отзыв написал некто С. Семёнов, слушавший лекции Амалицкого в Варшаве: «С огромным удовлетворением ознакомился с коллекцией В. П. Амалицкого, учеником которого я был в Варшавском Университете (до 1903 г.). Тогда В. П. демонстрировал только один смонтированный экземпляр парейазавра. Теперь осуществилась его мечта – представить в музее открытое им грандиозное кладбище рептилий и др. организмов. Великолепная монтировка коллекций даёт ясное представление о характере представителей животных отдалённых времён»[798].

Музей постепенно пополнялся новыми экспонатами. Кроме находок Амалицкого выставили индрикотерия, мастодонта, остатки медведей, гиен, оленей, слонов. Сделали особую витрину о болезнях древних животных, разложив в ней кости с переломами, неправильными срастаниями и разросшейся тканью[799].

Было много идей о развитии музея. Открыть по соседству парк со статуями древних животных. Надстроить этажи и крылья здания, расселить и передать музею два жилых дома по соседству, причём один дом почти весь хотели отдать под хранилище коллекций[800]

.

Но музей продолжали преследовать неприятности, он проработал всего два года.

В 1939 году на Калужской улице развернули «поточно-скоростное» строительство жилых домов, музей попал в зону застройки. Было достаточно передвинуть один запланированный дом всего на 20–30 метров, чтобы не разрушать памятник архитектуры и не лишать музей площади, но главный архитектор застройки ответил отказом.

Торцевое крыло музея «обрубили», снеся половину здания. Музей потерял престижный вход с улицы и очутился во дворе жилого дома. Ему пришлось ютиться на пятачке всего в одну четвёртую от бывшей экспозиции в Ленинграде. Там в его распоряжении было 1400 квадратных метров залов и 800 квадратных метров подсобных помещений. В Москве вся площадь ограничилась 500 квадратными метрами. Скелеты расставили так плотно, что пройти по залу было почти невозможно.

Музей опять закрылся. Посетителей пускали только с разрешения дирекции. В 1940 году было выдано полсотни разрешений, в основном группам школьников (444 человека) и студентов (348 человек). Были и необычные гости. В феврале музей осматривала делегация из восьми красноармейцев.

В отчётах музей писал, что вновь находится в ситуации, когда не может проводить «широкую пропаганду на культурном фронте»[801]. На совещаниях палеонтологи стали говорить, что «музей погибает»[802]

.

Они опять жаловались в президиум Академии, в Совет народных комиссаров. Ефремов сочинил второе письмо Сталину, которое, кажется, не отправил. Сохранился черновик.

Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович,

Не сочтите нелепостью или дерзостью наше обращение к Вам. Ваше время драгоценно для всей страны и, безусловно, занято гораздо более важными вещами. Однако глубокая уверенность в том, что только Вы можете помочь, и в том, что наука есть немаловажная вещь, заставляет нас обратиться к Вам.

Дело, в котором мы просим Вашей помощи, – это вопрос о двух музеях Академии наук СССР – Геологическом и Палеонтологическом, погубленных при переезде Академии из Ленинграда в Москву, – первый нацело, второй частью…

Нормально ли то, что в результате грубейшего организационного ляпсуса (зачем было перевозить на пустое место?) в Советской стране, где Партия, Правительство и лично Вы, Иосиф Виссарионович, делаете так много для развития науки, происходит настоящее варварство, и варварство это происходит в крупнейшем научном центре страны – Академии наук СССР?..

Мы обращаемся к Вам, глубокоуважаемый и дорогой Иосиф Виссарионович, с великой просьбой разрубить наконец узел бюрократических записок, отписок, комиссий и прекратить исключительное безобразие, проделываемое с указанными музеями Ак. Наук.