Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея

Дальше Ефремов писал, что в Москве ценнейшие палеонтологические материалы гниют и разрушаются, а в Ленинграде осталось «около 80 тонн непрепарированных коллекций», которые могут оказаться на улице, причём вывезти их в Москву нельзя – нет места»[803]. Этими бесхозными материалами были конкреции из Соколков.

Дирекция музея и руководство Академии просили разрешения достроить третий этаж для музея или выстроить флигели, но не встретили понимания у городских властей. Исполком Московского совета депутатов категорически не согласился с реконструкцией «палеонталогического музея». Проект раскритиковали по одиннадцати пунктам, в том числе в связи с «перемещением уборной во II этаже»[804].

Академия предлагала музею потерпеть несколько лет: на берегу Москвы-реки у Крымского моста началось строительство академического президиума, по бокам которого, справа и слева, хотели открыть два гигантских музея: геолого-минералогический «История Земли» и биолого-палеонтологический «История жизни на Земле».

В конце 1940 года на набережной выкопали котлован, весной 1941 года заложили фундамент, возвели первые этажи, а затем строительство прекратили: началась война.

Северо-Двинскую галерею вновь стали готовить к эвакуации вместе с другими важными экспонатами музея.

Менее ценные образцы сложили в ящики и убрали в небольшое хранилище, «вырытое руками сотрудников» в музее[805].

Коллекции планировали вывезти по железной дороге или в крайнем случае на барже, которую можно было заполнить соломой и стружкой и загрузить туда кости без особой упаковки, чтобы сэкономить время.

Звучало предложение эвакуировать окаменелости в заброшенные рудники Оренбуржья, где прежде добывали пермскую медь. Чкаловский облисполком и Академия дали согласие, даже запросили пять вагонов, но всё сорвалось: в неразберихе срочной эвакуации постоянно что-то менялось.

Тем временем немецкие самолёты долетели до города, начались бомбардировки. Москва была наполовину деревянной, зажигательные бомбы представляли большую опасность.

Палеонтологи писали воззвания в президиум Академии.

Институт считает своим долгом вновь поставить вопрос о сохранении величайших научных ценностей, сосредоточенных в Палеонтологическом музее.

При варварской беспорядочной бомбёжке Москвы здание музея легко может подвергнуться разрушению. Характер здания таков, что, не говоря уже о прямом попадании, только силой взрывной волны в нём будет уничтожена большая часть экспонатов. Верхняя часть здания музея является готовым костром, не обеспеченным достаточно сильными средствами пожарной защиты (в музее слабый напор воды в пожарных кранах, отсутствуют стояки, ротонда разобщена с чердаком, по самому чердаку передвижение очень затруднительно)…

Таким образом, вся масса научных материалов музея остаётся совершенно незащищённой и в любой момент может быть безвозвратно утрачена. Поэтому оставление столь большой, веками собиравшейся, народной ценности на произвол судьбы является преступлением перед нашей страной, вверившей нам хранение научных коллекций Палеонтологического музея[806].

Одна бомба уже угодила в музей, пробила крышу, «залетела на музейский чердак», но её быстро потушили[807]. Другая взорвалась неподалёку и разрушила деревянную эстраду во дворе[808].

Только поздней осенью 1941 года 238 ящиков удалось отправить в Казахстан. Груз занял два вагона.

В 16 ящиках лежали литература и рукописи, в том числе капитального многотомника «Палеонтология СССР».

25 ящиков занимала библиотека редких и нужных в работе книг.

26 ящиков – оборудование лабораторий и снаряжение.

5 ящиков – бухгалтерские и административные документы.

166 ящиков – наиболее ценные коллекции, в том числе большая часть Северо-Двинской галереи[809].

Из Москвы в Казахстан вагоны шли целый месяц – с 26 ноября по 26 декабря.

Новый год скелеты парейазавров и иностранцевий, до этого побывавшие в Соколках, Варшаве, Петербурге, Нижнем Новгороде и Москве, встретили в Алма-Ате.