Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея

С лодки было хорошо видно, какие берега покрыты растительностью, какие – нет, где обрывы закрыты оползнями, а где обнажаются коренные породы. На телегах и пешком Амалицкие не смогли бы осмотреть и десятой части обнажений.

От Вологды река сначала шла мелкая, неширокая и тоже называлась Вологдой. Её низкие берега (здесь их называли сторонами) были покрыты травой и лесом. Но вскоре река влилась в Сухону и раздалась вширь. После маленького города Тотьма Сухона стала извилистой, постоянно закладывала крутые виражи.

На берегах появились многочисленные села, починки, общества и деревушки. Многие носили забавные имена: Потеряха, Крысиха, Песчаница, другие сохранили старинные названия Ентала или Кузьюг. Сёла были с большими трёхэтажными домами, красивыми церквами. Избы утопали в зарослях изумрудного хмеля, из которого крестьяне в огромных количествах варили крепкое дурное пиво[223].

Возле воды сушились рыбачьи сети, лежали поленницы дров для пароходов, стояли торговые шалаши крестьян, где продавалось всё подряд: баранки, мыло, чулки, чернослив, верёвки, даже книги.

«Это были сонники, оракулы, изданные на толстой бумаге, гадательные книжки, песенники, „Сказание о том, как солдат спас Петра Великого“. Между этими книгами я заметил роман „Тайны Мадридского Двора“ и книжки стихотворений неизвестных мне авторов, очевидно проданные на пуды», – писал путешественник, плывший по Сухоне в те же годы, что и Амалицкий[224].

Наконец показался гигантский обрыв Опоки. Его высота достигала шестидесяти метров, как у двадцатиэтажного дома. Лодки и пароходы рядом с ним казались игрушечными.

Обрыв был почти отвесным и ровным, как стена. В одном месте его пересекал глубокий, заросший лесом овраг.

Река здесь закладывала изгиб в виде буквы «омега» (Ω). Вода бурлила, как в котле, всё русло было завалено валунами. Пароходы нередко останавливались перед Опоками, заглушали двигатели, и матросы звали местных мужиков, чтобы волоком протащили судно через мели и пороги.

Сухону здесь звали Чёртовой рекой. Говорили, будто нёс чёрт в решете орехи и просыпал. Они упали в Сухону, превратились в камни[225]

.

В обрыве Опоки геолог мог различить сотни разных слоёв песчаников, глин и мергелей, которые вместе составляли пёструю толщу рухляков.

Амалицкий собрал здесь множество антракозий и отпечатков хвощей, а также записал наблюдение, что «битюминозные вонючие мергели» «указывают на богатство органической жизни во время их отложения»[226].

Полевой дневник быстро заполнялся записями. Дневники у Амалицкого были чёрного цвета, размером чуть больше ладони. Записи по всем правилам делались не чернилами, а карандашом, чтобы не испортились от влаги. На первой странице было написано: «Владимир Прохорович Амалицкий. Профессор Варшавского университета. В случае потери этой книжки прошу нашедшего доставить её по адресу: Варшава. Университет. Профессору Амалицкому. По желанию нашедшего ему будет выдано вознаграждение в размере 10 рублей»[227].

Дальше шли записи: малопонятный быстрый почерк, зарисовки речных обнажений. Иногда в дневники попадали неожиданные записи. К примеру, о надзоре за студентами: «Это самый больной вопрос университетской жизни, лучше сказать, больной её нерв…»[228] Или колядная песнь крестьян:

Зелена смородина,Зелена поломана,Да по чисту полю разбросана,Да в черну грязь втопочена.Мне не жаль смородины,

Мне жаль красной девушки[229]…

Дальше по течению стоял город церквей Великий Устюг. Когда к нему подплывали, то над холмами одна за другой показывались маковки церквей, словно выходящие навстречу путешественнику. Здесь Сухона принимала в себя реку Юг и опять меняла название, становилась Малой Северной Двиной.

У Великого Устюга река была оживлённой, словно Невский проспект. Качались на волнах толстые паузки, каюки, крытые лодки и ладьи под парусами. Словно клопы-водомерки, сновали долблёные челноки, похожие на полинезийские пирóги (их называли «стружками»). Тянулись нескончаемые караваны барок, гружённых волжским и вятским хлебом, овсом и лыком. Покачивались плоты, заставленные бочками со смолой и ящиками с огурцами, которые в Архангельске почитались за экзотический южный фрукт.

Громко свистели и шлёпали по воде колёсами пароходы, оставляя толстый пенистый след. Из пароходных труб поднимались клубы чёрного дыма и искры. Говорили, искры долетают до деревень, поджигают избы и будто бы даже в Устюге сожгли несколько домов. Амалицкие плыли дальше.