Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея

К осени цены на некоторые товары поднялись на 600 процентов против довоенных[656]. У магазинов выросли длинные «хвосты», как в те годы называли очереди. «Комечьи хвосты взбудораженных обывателей» стояли возле лавок долгими часами[657].

Многие товары отпускались по купонам. При этом возникла неожиданная проблема: на купонах ставили печати, и старообрядцы, которых было немало в Нижегородской губернии, отказывались их брать. «Лучше с голоду помру», – твердили староверы, считавшие, что всякая печать – от антихриста.

К холодам разразился дровяной кризис. Чтобы топить печи, в деревнях собирали навоз и рубили фруктовые сады. На дрова шли ценные породы деревьев, из которых прежде делали мебель и безделушки.

В Политехническом институте дров категорически не хватало, помещения для лекций стояли промёрзшими. Часть занятий из-за холодов пришлось отменить.

В этих условиях Амалицкий решил, что нельзя откладывать публикации своих находок. Прошло двадцать лет со дня его первых поездок на север, и уже пятнадцать лет Амалицкий почти ничего не публиковал. Непозволительная роскошь для учёного, тем более для учёного с мировым именем.

Отсутствие статей во многом объяснялось обстоятельствами: революцией, беспорядками, эвакуацией, реэвакуацией, передачей коллекций в Академию. Но главная причина была в другом: Амалицкий боялся ошибиться.

Новые находки заставляли его переделывать описания, уточнять диагнозы ящеров. Он видел, что зачастую сильно промахивался в определениях. В небольших заметках по итогам раскопок он не раз упоминал, что в Соколках встречаются животные, которых там быть не могло: формы, близкие к деутерозаврам[658]

, «причудливые черепа, принадлежащие, вероятно, динозаврам»[659].

Он признавался: «Последовательное поступление всё нового и нового палеонтологического материала, открываемого по мере хода раскопок и отпрепарировки конкреций, заполняющего, а иногда и изменяющего уже сложившееся представление о той или другой группе организмов, не даёт возможности закончить работу»[660].

Неудивительно, что для начала он подготовил статьи о самых редких животных из Соколков – древних амфибиях. Он назвал их без изысков, в честь Двины и Котласа: двинозавр первый, второй, третий (Dvinosaurus primus, Dvinosaurus secundus, Dvinosaurus tertius), котлассия первая и вторая (Kotlassia prima, Kotlassia secunda

).

Осенью 1916 года он отправил две статьи о них в Академию наук. Обстоятельства были против: почтовый вагон с фотографиями к рукописи сгорел в дороге[661]. К счастью, у Амалицкого оставались копии снимков. Пришлось заново печатать иллюстрации. Амалицкий побоялся высылать их почтой и решил лично привезти в город, который уже сменил название на Петроград.

Заодно он привёз в Академию рукопись с описанием четырёх видов дицинодонтов. Этот труд был помечен им как том первый, часть первая, выпуск первый. Им должна была начаться публикация целого собрания сочинений под заглавием «Северо-Двинские раскопки профессора Амалицкого. Палеонтологические результаты. Пресмыкающиеся».

Обстоятельства снова были против. Нехватка денежных средств и нарастающий кризис не позволяли Академии печатать отдельные издания, а формат иллюстраций не подходил для серийных томов Академии. Амалицкому пришлось ограничиться рассылкой кратких диагнозов найденных форм в важнейшие палеонтологические музеи Европы[662].

Наступил 1917 год. Затяжной войне не было видно конца. Россию преследовали неудачи и поражения на фронте, всё больше ухудшалась жизнь в тылу, в народе зрело недовольство, власти выглядели растерянными.

Амалицкий тем временем взвалил на себя ещё несколько обязанностей. По выходным он принялся читать бесплатные лекции в нижегородском отделении Археологического института. Вначале по часу, потом по два.

В Народном университете он сделал несколько бесплатных выступлений о палеонтологии, а заодно принял участие в создании научного общества по изучению нижегородского края. На организационном собрании он сказал о своей признательности этим местам, которые интересны «как памятник глубокой старины мира». «Изучая, мы ещё больше полюбим Нижний, полюбив его, мы полюбим Россию, культуру и объединимся теснее для дружной работы на родной почве», – говорил он[663].

Ещё он увлёкся идеей открыть при своём институте особый «судостроительный подотдел».

В феврале его пригласили на Съезд высших технических учебных заведений в Петроград. Однако съезд в последний момент отложили на несколько дней, и как раз в эти дни случилась Февральская революция. В народе говорили, что она началась в очередях у продовольственных лавок, выросла из «бабьяго бунта»[664].