Извините, я опоздала. На самом деле я не хотела приходить. История интроверта, который рискнул выйти наружу

Дважды за день она присоединяется к разговорам, проходя мимо людей. Две медсестры где-то в 10 метрах от нас обсуждают фильм, название которого не могут вспомнить.

— «ОДЕРЖИМОСТЬ», — кричит она через всю палату интенсивной терапии. А затем добавляет: — А ВЕДЬ Я ДАЖЕ НЕ СМОТРЕЛА ЕГО!

И на фоне всей этой болтовни, от которой у меня уже сводит челюсть, моя мама умудряется говорить с медбратом Питом. Но это хорошая болтовня. Это разговор в духе «Отвлекитесь от того факта, что из вашего любимого человека все еще торчит куча трубок», и я благодарна ей за это. Мы узнаем, что китайские бабушка и дедушка Пита из той же деревни, что и родители моего отца, но в 1948 году они переехали. Пит рос в Сан-Франциско и знает, где можно купить лучшую корейскую еду в Лос-Анджелесе (он даже составляет список мест для нас). Мама рассказывает ему, где они с папой были в Китае, как жили в Сан-Франциско и про свои любимые рестораны в Лос-Анджелесе.

Тем временем мой отец постепенно поправляется и набирается сил.

Через пять дней Пит говорит нам, что мы, вероятно, больше его не увидим, потому что он уходит в отпуск, а моего отца, скорее всего, уже успеют выписать к его следующей смене.

Мое сердце колотится. Не увидим Пита? Нашего Пита? Я так привязалась к нему. И моя мать тоже.

«Мне очень нравится Пит», «Мне тоже» — это те фразы, которые мы произносим каждый вечер на парковке.

Пит видел, как мы рыдали, плакали и ссорились. Он брал кровь у моего отца на анализ, давал ему лекарства и следил за тем, ест ли он правильную пищу. Он также видел, как я спорила с мамой и вырывала у нее iPhone прямо из рук, чтобы отключить звуки клавиатуры и уведомлений о новых сообщениях. Каждый день.

Честно говоря, этот человек знает слишком много. Но его теплота, готовность разговаривать и быть открытым с совершенно незнакомыми людьми помогли нам пережить эти адские дни. Он заставил меня сделать усилие, чтобы быть большим экстравертом: я хочу стать для кого-то Питом.

После недели в отделении интенсивной терапии моего отца наконец выписывают, и квартира в Лос-Анджелесе кажется переполненной полуинвалидами. Я лежу на диване и смотрю «Корону» между бабушкой и папой, которые принимают одни и те же лекарства для сердца: она — из-за возраста, он — из-за операции.

Время в этой квартире замирает. В обед мама спрашивает:

— Кто-нибудь хочет сэндвич?

И мы все восклицаем:

— Да, пожалуйста! — не отрывая глаз от телевизора.

Это начинает казаться новой странной нормой. Я только что смирилась со своей новой жизнью: ни прошлого, ни будущего, только вечное безвыходное положение в этой квартире, полной пирожных, хороших бутербродов, сериалов по Netflix и 90-летних.

Но я знаю, что не могу остаться здесь навсегда. Мне нужно вернуться к моей настоящей жизни в Англии: мужу, работе и вызывающим рвоту социальным экспериментам, терпеливо ждущим меня дома. В этой поездке было много такого, чего я не ожидала — на самом деле я вообще ничего не ожидала, — но теперь я видела, как разговор и открытость в напряженные моменты могут преобразить их. Как правильный незнакомец может стать вашим личным героем.

Мама запросто присоединяется к разговорам.

— Этот фильм называется «Одержимость!» — кричит она через все отделение интенсивной терапии двум медсестрам.

Многословные экстраверты, такие как моя мама и Пит, иногда сводят с ума. Но они могут сделать неудобные моменты в жизни более терпимыми. Они уговаривают медсестер тайком пропустить тебя в больницу. Они помогают твоему отцу почувствовать себя лучше.

В неожиданном уроке экстраверсии от вселенной, который я каким-то чудом пережила, у нас с мамой была только одна маленькая ссора. Она закончилась, как только мы сошлись на том, что анестезиолог очень привлекателен и ему следует играть в «Анатомии страсти», ведь он бы отлично смотрелся без рубашки в подсобке.

Мои родители заказывают такси, следят, чтобы я точно села в него, и требуют прислать сообщение перед выходом на посадку. Мне снова 16 — возможно, в последний раз. Я застегиваю часы отца на его запястье. Машу на прощание родителям, беру рюкзак и иду на рейс до Англии.

Я приземляюсь в Лондоне ранним утром. В метро, возвращаясь домой из Хитроу, я размышляю о незнакомцах, окружающих меня в вагоне поезда. Интересно, останется ли в моей памяти тот момент в больнице, когда отец очнулся после операции? Это напоминание о том, что мои страхи и проблемы несущественны, когда речь заходит о реальной жизни и смерти. Все это действительно мелочи по сравнению с тем, что я недавно пережила.

И тут я вспоминаю, что обещала отцу внука к 2020 году. Наверное, мне стоит поговорить об этом с Сэмом.

В поисках той самой, или Дружеские свидания

— Собираетесь в отпуск? — спрашивает женщина, намазывая горячий воск на мою линию бикини.

— Ну, не совсем, — говорю я.

— Особый повод?

Я замолкаю, морщась в ожидании неминуемой, обжигающей боли.

Она тоже замолкает, нависая надо мной в ожидании ответа.

— Конечно, — отвечаю я. Можно сказать и так.