К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка

— Как вы не понимаете? — Он нетерпеливо наклонился вперед. — Я не мог открыть отцу правды. Получилось бы, как будто я прошу денег, поймите. Как будто я прошу еще раз поставить меня на ноги. Он… он очень любил меня. Он захотел бы помочь. Но я не мог… Не мог больше. Все равно… это опять кончилось бы провалом… Я неудачник. У меня нет деловой хватки. Я совсем не такой, как мой отец. Я всегда это знал. Я старался. Но у меня ничего не выходило. Как я был несчастен. Господи Боже! Знали бы вы, до чего я был несчастен! Все время пытался выкарабкаться, надеялся привести дела в порядок, надеялся, что дорогой мой отец ничего не узнает. И вдруг — конец, катастрофы уже было не избежать. Клеменси, моя жена, она поняла меня, согласилась со мной. Мы разработали план. Ничего никому не говорить. Уехать. А там пусть разразится буря. Я хотел оставить отцу письмо, все объяснить, рассказать, как мне стыдно, попросил бы простить меня. Он всегда был добр ко мне, вы не представляете. Но спасать меня было уже поздно. Вот я и хотел не просить его ни о чем, чтобы даже и намека на просьбу не было. Начать где-то жизнь сначала. Жить просто и тихо. Выращивать что-нибудь. Кофе… или фрукты. Иметь только самое необходимое. Клеменси придется нелегко, но она поклялась, что не испугается. Она замечательная — просто замечательная.

— Понятно. — Голос отца был холоден. — И что же заставило вас передумать?

— Передумать?

— Да. Что заставило вас пойти к отцу и все-таки попросить финансовой помощи?

Роджер непонимающим взглядом уставился на моего отца.

— Я не ходил!

— Оставьте, мистер Леонидис.

— Да нет, вы перепутали. Не я пошел к нему, а он сам вызвал меня. Он что-то услышал в Сити. Очевидно, прошел какой-то слух. Ему всегда становилось все известно. Кто-то ему сказал. Он за меня взялся как следует, и я, конечно, не выдержал… Все ему выложил. Сказал, что мучаюсь не столько из-за денег, сколько от сознания, что подвел его, не оправдал его доверия! — Роджер судорожно сглотнул. — Дорогой отец, — проговорил он. — Вы и представить себе не можете, как он ко мне отнесся. Никаких упреков. Сама доброта. Я сказал ему, что помощь мне не нужна, даже лучше, если он не станет помогать. Я бы предпочел уехать, как и собирался. Но он и слышать ничего не хотел. Настаивал на том, чтобы я взял у него денег и снова попытался поставить на ноги нашу фирму.

— И вы хотите, чтобы мы поверили, будто ваш отец собирался оказать вам финансовую поддержку? — резко сказал Тавернер.

— Ну, разумеется. Он тут же написал своим маклерам и отдал распоряжения.

Очевидно, он заметил выражение недоверия на лицах обоих инспекторов. Он покраснел.

— Слушайте, — сказал он, — письмо до сих пор у меня. Я обещал отцу отправить его по почте. Но потом… такое потрясение… суматоха… Я, конечно, забыл про него. Оно, наверно, у меня в кармане.

Он достал бумажник и долго в нем копался. Но наконец нашел, что искал: мятый конверт с маркой, адресованный, как я, наклонившись, увидел, господам Грейторексу и Ханбери.

— Прочтите сами, — добавил Роджер, — если мне не верите.

Отец вскрыл письмо. Тавернер подошел и встал у него за спиной. Сам я прочел его позже. Господам Грейторексу и Ханбери поручалось реализовать какие-то капиталовложения и прислать к нему на следующий день кого-то из членов фирмы за инструкциями. Де новая часть письма осталась для меня абсолютно непонятной, но суть была ясна: Аристид Леонидис готовился еще раз подставить сыну свое плечо.

Тавернер сказал:

— Нам придется забрать у вас письмо, мы дадим вам расписку.

Роджер взял расписку и встал.

— Это все? Теперь вы поняли, как все происходило?

Вместо ответа Тавернер спросил:

— Мистер Леонидис отдал вам письмо, и вы ушли? Что вы делали дальше?

— Я бросился к себе. Моя жена как раз вернулась домой. Я рассказал ей, как собирается поступить отец. Как он… как он великодушен. Я… право, я едва сознавал, что делаю.

— И как скоро после этого вашему отцу стало плохо?

— Постойте, дайте подумать… Наверно, через полчаса, а может, через час прибежала Бренда. Очень испуганная. Сказала, что с ним неладно. Я бросился с ней туда. Но это я уже вам рассказывал.

— Когда вы были у отца в первый раз, не заходили ли вы в ванную, примыкающую к комнате отца?

— Не думаю. Нет… уверен, что не заходил. А в чем дело, неужели вы могли подумать, что я…

Отец сразу же погасил вспышку негодования — он поднялся и пожал Роджеру руку.

— Благодарю вас, мистер Леонидис, — сказал он. — Вы нам очень помогли. Но вы должны были рассказать все раньше.

Когда дверь за Роджером захлопнулась, я встал и подошел к отцовскому столу, чтобы взглянуть на письмо.

— Оно может быть и подделкой, — с надеждой проговорил Тавернер.