К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка

— То есть сумма, какую он унаследовал бы или рассчитывал унаследовать по отцовскому завещанию?

— Именно.

— Но он все равно не получил бы этой суммы наличными.

— Зато получил бы кредит. Что одно и то же.

Отец кивнул.

— А не проще было пойти к старому Леонидису и попросить помощи? — предположил он.

— Я думаю, он так и сделал, — ответил Тавернер. — Именно эту сцену и подслушала девчонка. Старик, надо полагать, наотрез отказался выбрасывать деньги на ветер. На него это было бы похоже.

Мне подумалось, что Тавернер прав. Аристид Леонидис отказался финансировать спектакль Магды, заявив, что кассового успеха он иметь не будет. И, как потом оказалось, был прав. Он проявлял щедрость по отношению к семье, но ему было несвойственно вкладывать деньги в невыгодные предприятия. Чтобы спасти фирму ресторанных услуг, необходимы были даже не тысячи, а сотни тысяч фунтов. Аристид Леонидис категорически отказал сыну, и спасти Роджера от финансового краха могла только смерть отца. Да, мотив у него был, тут не поспоришь.

Мой отец посмотрел на часы.

— Я просил его зайти сюда, — сказал он. — Он явится с минуты на минуту.

— Роджер?

— Да.

— «Заходите, муха, в гости, — сладко вымолвил паук»[117], — пробормотал я.

Тавернер бросил на меня негодующий взгляд.

— Мы проделаем все очень аккуратно, — сурово пообещал он.

Место действия подготовили, посадили стенографистку. Вскоре раздался звонок в дверь, и несколько секунд спустя появился Роджер Леонидис. Он вошел стремительно и тут же с присущей ему неуклюжестью наткнулся на стул. Он напомнил мне большого дружелюбного пса. И я сразу же с уверенностью решил — не он переливал эзерин в пузырек из-под инсулина. Он бы разбил его, пролил капли и так или иначе погубил бы операцию. Нет, решил я, подлинным исполнителем была Клеменси, если даже Роджер и причастен к убийству.

Он разразился потоком слов:

— Вы хотели меня видеть? Что-то выяснилось? Привет, Чарлз, я вас не заметил. Спасибо, что зашли. Скажите же, сэр Артур…

Славный человек, очень славный. Но сколько убийц, по свидетельству их изумленных друзей, были славными ребятами. Я улыбнулся ему в ответ, чувствуя себя Иудой[118].

Мой отец был осмотрителен, официально холоден. Прозвучали привычные, ничего не значащие слова. Сделать заявление… будут занесены в протокол… никакого принуждения… адвокат…

Роджер Леонидис отмахнулся от них с характерным для него стремительным нетерпением.

Я заметил на лице старшего инспектора Тавернера саркастическую улыбочку и угадал его мысли: «Как они всегда в себе уверены, эти субчики. Уж они-то никогда не ошибаются! Умнее всех!»

Я сидел незаметно в углу и слушал.

— Я пригласил вас сюда, мистер Леонидис, — продолжал отец, — не для того, чтобы делиться с вами новой информацией, а, наоборот, чтобы получить от вас сведения, которые вы утаили прежде.

Роджер с озадаченным видом уставился на моего отца.

— Утаил? Нет, я все вам рассказал — абсолютно все!

— Не думаю. У вас ведь состоялся разговор с покойным незадолго до его смерти, в тот же день?

— Да, да, мы пили с ним чай, я вам говорил.

— Да, говорили, но вы скрыли, о чем шел разговор.

— Мы… мы просто беседовали.

— О чем?

— О повседневных событиях, о доме, о Софии…

— А о фирме ресторанных услуг?

Видимо, я до этой минуты надеялся, что Жозефина все выдумала. Но теперь надежды мои разлетелись в прах.

Роджер переменился в лице. Выражение нетерпения мгновенно сменилось чем-то близким к отчаянию.

— О Боже, — пробормотал он.

Он упал на стул и закрыл лицо руками.

Тавернер заулыбался и стал похож на довольного кота.

— Вы признаете, мистер Леонидис, что вы не были с нами откровенны?

— Откуда вы узнали? Я думал, никто не знает, не представляю, каким образом это стало вам известно.

— У нас есть свои способы получать информацию.

Последовала многозначительная пауза.

— Вы видите теперь, что лучше рассказать нам правду.

— Да, да, конечно. Я расскажу. Что вы хотите знать?

— Верно ли, что ваша фирма на грани банкротства?

— Да. И предотвратить этого нельзя. Катастрофа неминуема. Какое было бы счастье, если бы отец умер в неведении… Мне так стыдно… такой позор…

— Могут ли вам предъявить уголовное обвинение?

Роджер резко выпрямился.

— Нет, нет. Это будет банкротство, но банкротство достойное. Кредиторам будет выплачено по двадцать шиллингов с фунта[119], даже если мне придется добавить личные сбережения, что я и сделаю. Нет, позор в том, что я не оправдал доверия моего дорогого отца. Он мне верил. Отдал мне свой самый большой концерн, самый любимый. Он ни во что не вмешивался, никогда не спрашивал, что я делаю. Он просто… доверял мне. А я подвел его.

Мой отец сухо сказал:

— Вы говорите, уголовное преследование вам не грозит. Почему же вы тогда с женой собирались улететь за границу, втайне от всех?

— И это вам известно?

— Да, мистер Леонидис.