К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка

Я с великим интересом прочел этот удивительный документ.

— Поразительно, — только и мог я сказать.

Гейтскил поднялся с кресла.

— Более чем поразительно, — отозвался он и добавил: — Я хочу еще раз повторить, что мой друг мистер Леонидис мог бы мне доверять больше.

— Вы ошибаетесь, — сказал отец. — Он был ловкий фокусник по природе. Ему, как мне кажется, доставляло большое удовольствие обвести человека вокруг пальца.

— Вы совершенно правы, сэр, — с жаром поддержал отца старший инспектор Тавернер. — Второго такого фокусника не сыскать!

Несмотря на убежденность, с какой было это сказано, Гейтскил удалился, так и не сменив гнев на милость. Его профессиональная гордость была уязвлена до самой глубины.

— Крепко же его задело, — сказал Тавернер. — Очень почтенная фирма «Гейтскил, Колэм и Гейтскил», репутация безупречная. Когда старый Леонидис затевал какую-нибудь сомнительную сделку, он никогда к ним не обращался, у него было полдюжины разных адвокатских фирм, они и занимались его делами. Он был пройдоха из пройдох.

— И вершина — это завещание, — сказал отец.

— Какие мы были дураки — не догадаться, что единственный, кто мог проделать этот трюк, был сам старик Леонидис. Нам в голову не приходило, что он мог такое выкинуть, — сказал Тавернер.

Я вспомнил высокомерную улыбку Жозефины, и ее слова: «Полицейские такие глупые».

Но Жозефины не было, когда подписывали завещание. И даже если она подслушивала под дверью (что я охотно допускал), вряд ли она могла догадаться, что делает дед. Но с чего тогда этот высокомерный тон? Что она знала? Что позволило ей назвать полицию глупой? Или это снова желание порисоваться?

Меня поразила наступившая вдруг тишина. Я взглянул на отца — оба они, и он и Тавернер, пристально следили за мной. Не знаю, что в их поведении вызвало у меня раздражение и заставило выкрикнуть с вызовом:

— София ничего об этом не знала! Абсолютно ничего!

— Нет?! — сказал отец.

Я так и не понял, было ли это подтверждение или сомнение.

— Она будет потрясена!

— Да?

— Потрясена, не сомневаюсь.

Мы снова замолчали. И вдруг с какой-то неожиданной резкостью на столе у отца зазвонил телефон.

Он снял трубку.

— Слушаю. — И, выслушав сообщение телефонистки, сказал: — Соедините меня с ней.

Он взглянул на меня.

— Твоя девушка, — сказал он. — Хочет поговорить с нами. Притом срочно.

Я взял у него трубку.

— София?

— Чарлз? Это ты? Теперь Жозефина. — Голос чуть дрогнул.

— Что с Жозефиной?

— Ее ударили по голове. Сотрясение. Она… в плохом состоянии… Говорят, может даже не поправиться…

Я повернулся к моим собеседникам:

— Жозефину стукнули по голове.

Отец взял у меня трубку.

— Я же говорил, не спускай глаз с этого ребенка! — сказал он гневно.

Глава 18

Буквально через несколько минут мы с Тавернером в полицейской машине мчались в направлении Суинли Дин.

Я вспомнил, как Жозефина появилась из-за баков, ее небрежно брошенную фразу о том, что «настало время для второго убийства». Бедный ребенок! Ей в голову не приходило, что она сама может стать жертвой «второго убийства».

Я полностью признал справедливость отцовских обвинений. Безусловно, я должен был следить за Жозефиной. Хотя ни у Тавернера, ни у меня не было пока никакого реального ключа к разгадке тайны — кто же отравил старого Леонидиса, но вполне возможно, что он был у Жозефины. Все то, что я воспринимал как глупые детские игры и желание порисоваться, на самом деле могло иметь какой-то смысл. Жозефина, с ее склонностью все вынюхивать и выслеживать, могла случайно стать обладательницей каких-то важных сведений, об истинной ценности которых она сама не догадывалась.

Я вспомнил, как хрустнула в саду ветка.

Это было как бы предупреждение об опасности. И я тотчас же отреагировал на него, но потом мои подозрения показались мне надуманными и мелодраматичными. А между тем мне следовало бы помнить, что речь идет об убийстве, и тот, кто его совершил, смертельно рисковал и, для того чтобы обезопасить себя, без колебаний пошел бы на еще одно преступление. И вполне возможно, что Магда, поддавшись какому-то смутному материнскому инстинкту, почувствовала, что Жозефине грозит опасность, и именно поэтому с такой лихорадочной поспешностью хотела отправить девочку в Швейцарию.

София вышла встретить нас. Жозефину, сказала она, карета «скорой помощи» увезла в городскую больницу. Доктор Грей обещал позвонить, как только станут известны результаты рентгена.

— Как это произошло? — спросил Тавернер.

София провела нас вокруг дома, и, войдя через калитку, мы очутились на задворках. В углу небольшого дворика я заметил открытую настежь дверь.

— Там нечто вроде прачечной, — пояснила София. — Внизу в двери дыра, специально вырезанная для кошек. Жозефина любила встать на край ногами и кататься на двери.

Я вспомнил, как сам в детстве раскачивался на дверях.

Прачечная внутри была тесная и довольно темная. Там валялись деревянные ящики, старый шланг, несколько допотопных садовых инструментов, поломанная мебель. Внизу около двери лежала подпорка в виде мраморного льва.