К черту тревожность. Как не стать «лягушкой в кипятке» и справиться с паническими атаками и депрессией

В газетах и по телевизору часто сообщают о каких-то молодых людях или даже детях, которые вот так погибают на улице. Не знаю, почему мы к этому привыкли. Кажется, что это своего рода плата кровью, которую нужно отдавать за возможность передвигаться быстро и комфортно. В Италии в результате дорожно-транспортных происшествий погибают более трех тысяч человек каждый год; из них более трехсот – пешеходы. Это цифры, статистика, лица по большей части незнакомых людей, смотрящих со страниц газет. Но потом, в один прекрасный день в газете появляется фотография не чужого человека, а близкого – и тогда все меняется. Злишься, задаешь себе вопросы. В научно-фантастическом романе, который я прочитала несколько лет назад, говорилось о людях, которые для передвижения использовали транспорт, скорость которого не превышала сорока километров в час. Дело не в том, что у них не было технологий, чтобы ездить быстрее – они просто не считали, что для этого есть серьезная причина. Их не интересовали скорость и прогресс. Кто знает, стал бы наш мир лучше или хуже, если бы мы тоже ездили со скоростью сорок километров в час. Очевидно, что на улицах было бы меньше смертей.

 Психологи говорят, что горе имеет пять стадий: отрицание, гнев, торг, смирение, принятие. Мой опыт не был таким линейным. Я чувствовала все эти чувства – а иногда до сих пор чувствую – все вместе и одновременно.

Гнев сильный – это да. К судьбе, циничной и лживой, к человеку, который вел машину, будучи недостаточно внимательным. Чувство беспомощности за то, что меня там не было, чтобы предотвратить это.

И, конечно же, депрессию. Ощущение невозможности больше испытывать какие бы то ни было желания.

Честно говоря, когда я размышляю об этом, понимаю, что на самом деле все было не так: моим желаниям все еще было место, они были всегда. Хотелось праздника или нового платья, снова начать писать или сходить в театр с мужем. Но это были крохотные желания, меньше булавочной головки. Они меркли перед единственным, огромным желанием: чтобы ничего этого не случилось, чтобы можно было вернуть Анну. А когда единственное, чего желаешь, невозможно достичь – неизбежно наступает депрессия.

Было много вопросов без ответов. Почему это случилось? Почему именно она? И почему она, а не я? Я жива, а она – нет. В чем смысл? Его просто нет. Однажды днем, когда я гуляла по скверу возле дома, увидела очень старую женщину с лицом, полным страдания, которая сидела в инвалидной коляске, толкаемой опекуном. Почему ей дали такую долгую жизнь, а Анне – такую короткую? А мне, в свою очередь, что предначертано? Я умру завтра или послезавтра? Или мне выпала великая привилегия постареть? А мой муж – самый важный человек в моей жизни – будет ли этим вечером рядом со мной или с ним случится то же самое? Бесполезные вопросы и пустые мысли.

 Пожалуй, самое трудное – это быть с этой болью и не чувствовать даже право испытывать ее.

Можно ли мою боль сопоставить с болью моего отца и Даниэлы? А Клаудии и Симоны? Сколько пришлось перенести им? И я ничего не могу сделать, чтобы облегчить их боль.

Спектр эмоций для каждого из нас уникальный: он имеет тысячи нюансов и оттенков, в которых есть место многим людям и многим разновидностям любви. Не знаю, как назвать чувство, которое испытывала к Анне. Знаю только, что после ее смерти было такое ощущение, будто мне оторвали руку. Она заняла во мне особое место, которое внезапно опустело и продолжает болеть так же сильно, как и тогда.

Траур – это сложная работа, которую каждый должен проделать самостоятельно, в одиночестве. В течение нескольких месяцев после трагедии я постоянно думала о ней, и ни в один день не было минуты облегчения, ни разу. Каждый вечер, когда садилась в машину, возвращаясь домой с работы, глаза наполнялись слезами, которые потом сами высыхали.

Чувствовала себя словно в тумане и все более изолированной от остального мира. Находиться среди других людей, особенно в офисе, для меня было очень трудно. Больше не могла выносить простую ежедневную болтовню, не могла интересоваться их мелкими проблемами. Однако несмотря ни на что я ходила на работу, иногда гуляла с подругами, другими словами, жизнь продолжалась, и иногда даже казалось, что все не так уж и плохо. Но потом поняла, что это не так. Что-то начало опасно надламываться во мне.

 Думаю, что у каждого есть свое слабое место. Тревожность всегда находилась где-то рядом и, размышляя сейчас об этом, понимаю, почему она вернулась.