"К предательству таинственная страсть..."

Да, своей “прекрасной” книгой “Интернационализм или русификация?” Дзюба воспитывал будущих “тягнибоков” и прочих героев кровавого майдана. А о том, какими были “борцы за незалежность Украины” Иван Драч и Дмитро Павлычко, мне написал в письме из Киева украинский прозаик и фронтовик Александр Сизоненко:

“Они ведь с цепи сорвались во времена перестрой­ки, особенно в 90-91 годах. А я всё время был с “Нашим современни­ком”, за что и изгнали меня мои “друзья” Драч и Павлычко, перекрасив­шиеся в “руховцев” из Правления. И из Президиума Союза писателей Украины. Ну, а они были основателями “Руха”. А “Рух” создавался на платформе ненависти к России, к Советскому Союзу, к Славянскому братству... Теперь все ждут, что я вытру сапоги о знамёна, под которы­ми жил, воевал, был убит в Берлине 28 апреля 1945 года в ближнем бою на Фридрихштрассе, но почему-то выжил, пришёл в себя 9 мая под ша­тром медсанбата. Не дождутся недруги ни моего отречения от СССР, ни от России! Обнимаю Вас!

Ал. Сизоненко”. 31.12.2006.

Вот так разошлись в разные стороны пути двух советских писателей с ук­раинскими фамилиями — Евтушенко и Сизоненко.

***

А что касается так называемого “советского интернационализма”, который якобы всю жизнь исповедовал Евтушенко, то ярче всего этот “интернациона­лизм” проявился у него во время грузино-абхазской войны 1992 года, когда от­ряды грузинских уголовников, освобождённых из тюрем и надевших военную форму, под предводительством двух уголовных авторитетов Отара Иоселиани и Тенгиза Кетавани, произведённых в генералы, ворвались в Абхазию, по­смевшую провозгласить свою независимость от Грузии. Население Грузии в это время составляло четыре миллиона человек, население Абхазии — всего лишь сто тысяч, и она была обречена на полное поражение в кровавой резне. О том, почему абхазы выстояли в этой неравной борьбе, написана поэма вы­дающегося абхазского поэта Мушни Ласуриа, который в мирное советское время совершил творческий подвиг во имя дружбы народов — перевёл на аб­хазский язык поэму Руставели “Витязь в тигровой шкуре”, роман в стихах Александра Пушкина “Евгений Онегин” и драгоценные для каждого православ­ного человека страницы Нового завета... В те кровопролитные дни 1992 года Мушни Ласуриа как верный сын своего народа искал поддержки, сочувствия и помощи в сопротивлении грузинским оккупантам не у Шеварднадзе и не у Тенгиза Абуладзе, а у русских писателей — у Леонида Леонова, у Сергея Ми­халкова, у Вадима Кожинова — и нашёл у них эту поддержку. Он также наде­ялся, что его поймёт и поможет ему всемирно знаменитый поэт Евгений Евту­шенко, которому в связи с его пятидесятилетием в восьмидесятых годах про­шлого века народ и власти Абхазии построили и подарили прекрасную дачу в Гульрипше, на берегу моря. Однако Евтушенко ни слова не сказал об этой войне, на которой погибали лучшие сыны Абхазии. Почему? На этот вопрос Мушни ответил с горечью и душевной болью в поэме “Отчизна”:

Но, прославлен, всюду знаменит,

Евтушенко медлит и молчит,

И молчат писатели Пен-клуба...

Что-то им мешает. И сугубо

Тайное посланье — в их молчанье,

В нём — Тбилиси весть и обещанье

Шеварднадзе сторону принять:

Мы, мол, вместе с Грузией опять!

Мы, мол, с Вашингтоном в этот час,

И Европа пусть одобрит нас!

Вся финальная глава поэмы — это печальное повествование о том, как Ев­гений Евтушенко, клявшийся всю жизни в любви к Абхазии, предал и её, и всех своих абхазских друзей, и самого себя, о чём повествует его бывший абхазский друг Мушни Ласуриа, ясно видевший, что Грузия Шеварднадзе от­даляется от Советского Союза, забирая с собой свою колонию — Абхазию, Апсны, страну души.

...Помню я Гульрипш. На берегу —

Позабыть вовеки не смогу —

Дачный дом построен, как дворец!

Лаврами увенчанный певец,

Евтушенко, важный юбиляр,

От абхазов принял этот дар!

В ход пошёл технический прогресс —

Братскую как будто строим ГЭС!

Как иначе, ведь приехал друг —

Трудимся, не покладая рук!

А и то: поэту ведь полтинник!

И с друзьями гордый именинник

Празднует сегодня юбилей...

Нет ему Абхазии милей!

В Цебельде, на склоне гордых гор,

Где отыщет любопытный взор

Вдалеке Кодорское ущелье,

У поэта нынче новоселье!

И шатёр предстал в помпезном стиле

(Целую неделю возводили!).

Вид прекрасен, зодчие смелы —

Под ногами плавают орлы!

Думаю, писателя иного,

Мирового корифея слова,

Не найдётся, чтобы даты те

На такой отметить высоте!

Что ни пожелай, дадут легко,

Будь то дичь иль птичье молоко.

Свадьба гор и моря, говорят,

На былинный первозданный лад!

Реки вин, отличная еда...

Юбиляр в ударе, как всегда.

О его заслугах, встав, как встарь,

Повествует первый секретарь.

За поэта поднимает рог:

“Он не гость, он дома, видит Бог!..”

Все, кто был — в горах, на берегу —

Подтвердят, что я сейчас не лгу.

Юбиляр, видавший много стран,

Не привык за словом лезть в карман.

И, торжествен, но в общенье прост,

Возглашает он ответный тост,

Молвив: “С достопамятного дня,

Как привёз Ласуриа меня,

Я горжусь Абхазией родной,

Как второю Родиной земной!

От неё, клянусь, я без ума.

Мне Сухум — как станция Зима!

Знайте ж, люди, — я не промолчу...”