"К предательству таинственная страсть..."

А было ему тогда уже 30 годков, и помню, как я был поражён этим само­бичеванием, как до меня дошло, что такие натуры никогда не пропадут, ни при каких обстоятельствах. Я ведь тоже рисковал, выступая на дискуссии “Класси­ка и мы” и распространяя своё письмо о “Метрополе”, у меня ведь тоже были крупные и опасные игры с “большой идеологией”, и в ЦК меня прорабатыва­ли, и в Союзе писателей. Но никогда и нигде я не раскаивался, потому что знал, что говорю и пишу правду. Ну, как можно каяться, если ты прав?

Но не случайно и то, что предисловие к “Автобиографии рано созревше­го человека” написал не кто-нибудь, но Аллен Далес, который, видимо, сра­зу понял, что на таких “шестидесятников”, как Евтушенко, можно делать ставку.

Но об этой детективной истории надобно вспомнить особо.

В феврале 1963 года Евгений Евтушенко приехал с бывшей женой своего друга Галей в Европу, где опубликовал в западногерманском журнале “Штерн” и в парижском еженедельнике “Экспресс” свою тайно вывезенную из СССР “Автобиографию рано созревшего человека”, что спровоцировало бук­вально через месяц, в марте 1963 года, на кремлёвской встрече Н. С. Хрущёва “с деятелями литературы и искусства” извержение потоков гнева на головы “ведущих шестидесятников” — Евтушенко, Вознесенского, Аксёнова, Эрнста Неизвестного... Неумный и вспыльчивый Хрущёв, оболгавший на ХХ съезде КПСС сталинскую эпоху, через 7 лет понял, что поторопился с разоблачени­ем тоталитаризма и культа личности, что надо снова закручивать идеологиче­ские гайки, и устроил на этой встрече “шестидесятникам” настоящую порку.

Чтобы восстановить в памяти подробности этого скандала, я решил пере­читать евтушенковскую “Автобиографию.”. Однако найти её в крупнейших библиотеках Москвы — в “Ленинке”, в “Историчке”, в “Иностранке”, в универ­ситетской “Горьковке” не удалось. Этих изданий в них просто не было ни в свободном доступе, ни в спецхранах. Тогда я по совету знающих людей от­правился в Библиотеку Русского Зарубежья имени Солженицына, где мне с большим трудом отыскали не французское и не германское издания “Авто­биографии.”, но лондонское, изданное во “Р1едоп Ргезз” в 1964 году, по­павшее в солженицынскую библиотеку из Брюсселя, из частной библиотеки некоего Леонида Левина. Потрёпанная книжечка в мягком переплёте, кем-то зачитанная, вся почёрканная, со словами на шмуцтитуле: “Дурь со свис­том”, — с коротким невыразительным предисловием, подписанным инициа­лами “Д. Б.”, и с перепечаткой из советской прессы осуждающих Евтушенко отзывов поэта Василия Фёдорова, кратким словом Юрия Гагарина “Позор!” и статейкой секретаря ЦК ВЛКСМ тех лет Сергея Павлова, озаглавленной “Языкоблудствующий Хлестаков”.

Я быстро пробежал глазами 124 страницы хвастливого и многословного текста и сделал несколько выписок, характеризующих автора. “Когда я вижу человека с помещичьей психологией, то мне всегда хочется тоже подпустить ему красного петуха”. Эти слова Евтушенко написал о своём родственнике по материнской линии, который сжёг в Белоруссии помещичью усадьбу во вре­мя крестьянского бунта. Как это ни смешно, но когда началась грузино-аб­хазская война 1992 года, у Евтушенко сожгли в абхазском Гульрипше дачу, ко­торую ему при советской власти построили и подарили абхазы. Как говорит­ся, напророчил на свою голову.

“Революция была религией моей семьи, — пишет Евтушенко в “Автобио­графии.” — Мой дед Ермолай Евтушенко, полуграмотный солдат, учился в военной академии, стал комбригом, занимал крупный пост заместителя на­чальника артиллерии РСФСР. Последний раз я видел его в 1938 году: “Я хо­чу с тобой выпить!” — “За что?” — спросил я. “За революцию”, — ответил дед сурово и просто. А потом запел тягучую песню кандальников, песни забасто­вок, песни гражданской войны”.

Трудно поверить, что дед вёл такой разговор с шестилетним внуком, предлагая ему выпить за революцию. Но что написано пером, того не выру­бишь топором.

Постоянно хвастаясь своим интернационализмом, поскольку в его жилах, как он сам выяснил, течёт “немецкая”, “шведская”, “польская”, “латышская” и “украинская” кровь, Евтушенко, тем не менее, неоднократно заявлял, что он отвергает “родство по крови”, ведущее к национализму: “Я презираю национализм. Для меня мир разделён на две нации: нация хороших лю­дей и нация плохих людей”.