К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама

«Я только в жизнь впиваюсь…» («Вооруженный зреньем узких ос…», 1937). Семантика строки строится на отталкивании от идиомы упиваться жизнью.

«И несладким кормит хлебом / Неотвязных лебедей» («Слышу, слышу ранний лед…», 1937). Как уже было замечено, несладкий хлеб – это модификация литературного крылатого выражения горький хлеб изгнанья [Сошкин 2015: 218, с ук. лит-ры.]. Этот пример интересен тем, что подключение крылатых дантовских слов актуализирует тему изгнания (не вполне очевидную на первый взгляд); характерно при этом, что дантовская тема раньше уже была задана в стихотворении: «Круг Флоренции своей / Алигьери пел мощней».

«Обороняет сон мою донскую сонь» (1937). В строке переосмысляется выражение охранять чей-либо сон (с синонимией глаголов охранять и оборонять). В том же стихотворении: «Рабу не быть рабом, рабе не быть рабой». Как указал Ф. Б. Успенский, строка является парафразой лозунга Мы не рабы, рабы не мы [Успенский Ф. 2014: 77].

Остановимся на ряде примеров из «Стихов о неизвестном солдате» (1937).

«Помнит дождь, неприветливый сеятель». Связь дождя и сеятеля

основана на коллокации дождь сеет(ся) или на аналогичных по смыслу, но грамматически по-другому оформленных выражениях – небо/тучи сеют дождь[52]. Отталкиваясь от фразеологического плана, Мандельштам создает образ дождя-сеятеля, продолжая таким образом антропоморфное описание природных сил в стихотворении.

«Как мне с этой воздушной могилой / Без крыла и руля совладать». Воздушная могила, по предположению Б. М. Гаспарова, идет не только от поэтических выражений, но и от фраз из жаргона летчиков и моряков: воздушный гроб, летать (плавать) на гробах, угробиться (то есть разбиться) [Гаспаров Б. 1994: 227]. Если так, то словосочетание воздушная могила можно понимать как синонимичное по отношению к устойчивым коллокациям в определенной языковой среде. Добавим, однако, что его допустимо рассматривать и как синонимическое развитие воздушной ямы (при определенном понимании яма оказывается синонимом могилы). Сама воздушная яма

появляется в стихах ниже.

«Как сутулого учит могила». Как уже было замечено, эта строка – парафраз поговорки горбатого могила исправит [Хазан 1991: 297; Гаспаров Б. 1994: 229]; в ней возникает окказиональная синонимия – учить / исправлять (помимо легко опознаваемой синонимии сутулый / горбатый).

«Шевелящимися виноградинами». Как уже отмечалось, эта строка, по всей вероятности, переосмысляет выражение гроздья гнева [Ronen 1983: 150; Гаспаров М. 1996: 70]. Семантически это подкрепляется и семой ‘угрозы’, и далее – глаголом висеть («И висят городами украденными») и лексемой ягода («Ядовитого холода ягодами»).

«Золотыми обмолвками, ябедами». Золотые обмолвки можно понимать как синонимическое развитие выражения золотые слова

(с заменой по общему семантическому признаку речи: слова → обмолвки).

«Треугольным летит журавлем». По мысли Ю. И. Левина, треугольным … журавлем – «образ от боевого клина <…> и от журавлиного клина в „Бессоннице…“ 1915 г.» [Левин 1979: 199]. Представляется, что вспоминать раннее стихотворение не обязательно, поскольку строка в первую очередь строится на переосмыслении языка. Так, прилагательное треугольный занимает место слова клин из коллокации журавлиный клин, а журавлиный при этом трансформируется в существительное журавль

. Контекст стихотворения, а именно клин боевой в третьей строфе, подкрепляет сложную семантику строки.

«И приниженный гений могил». Гений могил уже интерпретировался как фосген [Ронен 2002: 112]. Для нас, однако, важно наблюдение М. Л. Гаспарова: «гением могил (как genius loci), вероятнее всего, назван газ фосген» [Гаспаров М. 1996: 34]. В самом деле, словосочетание гений могил построено по модели выражения гений места (в данном случае само место уточняется).

«Мыслью пенится – сам себе снится». Череп способен пениться мыслью, потому что эта метафора основана на устойчивых словосочетаниях, сопоставляющих мысль и интенсивный процесс нагрева жидкости, ср.: мысли кипят, мысль бурлит и т. п.

«Чаша чаш и отчизна отчизне». С точки зрения Ф. Б. Успенского, «невольно возникает, например, мысль о родстве конструкции отчизна отчизне с традиционной формулой Pater patriae „отец отечества“» [Успенский Ф. 2014: 78][53]. Семантически измененная конструкция отчасти проявляется в слове отец в конце фрагмента: «Шекспира отец» [Семенко 1997: 102].