Читаем К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама полностью

Наконец, последний пример из «Солдата»: «Я ль без выбора пью это варево». В этой фразе переработано слабоидиоматическое словосочетание без выбора, которое в специальных комментариях не нуждается. При этом ситуация выбора (точнее – отсутствия выбора) и глагол пить актуализируют не конкретный, а обобщенный бытийственный смысл происходящего. Он соотносится с идиомой пить / испить горькую чашу чего-либо (страданий, горя, мучений). Пью это варево предстает синонимическим развитием этого выражения, причем занятно, что «вытесненная» из строки чаша уже возникала в тексте стихотворения (см. «Чаша чаш…»).

«Не сравнивай: живущий несравним…» (1937). Строка обыгрывает, буквализуя, слово несравненный из конструкции несравненный Х (несравненный поэт, несравненный человек

и т. п.)[54].

«Размотавший на два завещанья / Слабовольных имуществ клубок» («Чтоб, приятель и ветра, и капель…», 1937). Как заметил Б. А. Успенский, в основе этого фрагмента лежит выражение проматывать деньги [Успенский Б. 2018: 29], по-видимому понятое буквально (их можно как проматывать, так и разматывать).

«Наклони свою шею, безбожница» («Я молю, как жалости и милости…», 1937). Здесь, очевидно, переосмысляются близкие фраземы склонить шею, склонить голову.

«Зорко смотрит в явь» («Пароходик с петухами…», 1937). Эта строка основывается на переработке идиомы смотреть в корень.

4.2.1.3. Сложные случаи синонимии

В творчестве Мандельштама встречаются еще более сложные случаи синонимии, когда оба элемента идиомы / коллокации АБ представлены в тексте как аб, где а и б – синонимические замены А и Б.

«Пшеницей сытого эфира» («Опять войны разноголосица…», 1923–1929). Образ пшеницы эфира можно понимать как окказиональный синоним манны небесной (думается, что чаемые времена связаны не только с идеей мира («Где нет ни волка, ни тапира»), но и с божественным изобилием – пшеницей эфира). В таком случае не возникает необходимости в сложном оккультном подтексте (философия Гурджиева), который в свое время предлагал О. Ронен и с присутствием которого был согласен Тарановский [Тарановский 2000: 18].

«Где каждый стык луной обрызган» («Грифельная ода», 1923). Словосочетание луной обрызган допустимо интерпретировать как яркую метафору, в основе которой лежат какие-то визуальные впечатления и т. п. Вместе с тем оба элемента словосочетания соотносятся с коллокацией льется свет. Так, луна является источником света. Свет

в метафорическом пространстве русского языка предстает жидкостью. Мандельштам, исходя из этих представлений, приписывает источнику света возможность им брызгаться.

«Учеников воды проточной» («Грифельная ода», 1923). По наблюдению О. Ронена, эта строка – параномастическая перифраза поговорки вода камень точит [Ronen 1983: 112]. Здесь мы сталкиваемся со сложным случаем синонимического варьирования. Так, выражение вода камень точит, восходящая к строке Овидия Gutta cavat lapidem non vi sed saepe cadendo [Капля долбит камень не силой, но частым паденьем], часто употребляется в смысловом контексте учения и научения чему-либо. Этот семантический план в строке «Грифельной оды» проявляется в лексеме ученики. Соотношение проточной и точит возникает благодаря созвучию слов, которые оказываются как бы фонетическими и вследствие фонетики – семантическими синонимами.

«Кто веку поднимал болезненные веки» («1 января 1924»). По глубокому замечанию О. Ронена, отправной точкой этой строки служит идиома открыть кому-либо глаза

(‘указать правду’) [Ronen 1983: 241]. Обыгрывание основывается на сложной синонимии: идиома понимается буквально (в соответствии с ее внутренней формой), поэтому поднимать становится окказиональным синонимом открывать, а глаза меняются на веки.

«Нюренбергская есть пружина, / Выпрямляющая мертвецов» («Рояль», 1931). Как уже отмечалось [Гаспаров М. 2001: 650; Napolitano 2017: 135], здесь трансформируется выражение горбатого исправит могила, причем, видимо, речь идет о полном виде этой фразы, то есть еще и о дополнении: а упрямого дубина. Словосочетание выпрямляющая мертвецов синонимически связано с идиоматическим смыслом выражения, а пружина изоритмически и фонетически заменяет слово дубина (см. также ниже пример из стихотворения «Голубые глаза и горячая лобная кость…», 1934).

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука