Читаем К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама полностью

В центре внимания предложенных разборов – работа поэта с идиоматикой. В некоторых случаях, однако, мы сочли возможным обращаться и к другим языковым особенностям текстов – это позволяет лучше понять, как фразеология вплетена в язык поэта. Несколько выделяется анализ фразеологического плана «Стихов о неизвестном солдате». Поскольку у нас не было задачи дать новую интерпретацию текста и, с другой стороны, мы хотели подчеркнуть ключевую роль языка в создании его смыслов, раздел, посвященный стихотворению, представлен в виде построчного комментария к тексту.

Все анализируемые стихи приводятся по изданию [Мандельштам 2001].

1. «В ОГРОМНОМ ОМУТЕ ПРОЗРАЧНО И ТЕМНО…» (1910)

* * *

В огромном омуте прозрачно и темно,И томное окно белеет;А сердце, отчего так медленно оноИ так упорно тяжелеет?То всею тяжестью оно идет ко дну,Соскучившись по милом иле,
То, как соломинка, минуя глубину,Наверх всплывает, без усилий…С притворной нежностью у изголовья стойИ сам себя всю жизнь баюкай,Как небылицею, своей томись тоскойИ ласков будь с надменной скукой.

Стихотворение, сосредоточенное на анализе текучего психологического состояния, естественно сочетает в себе легкие языковые смещения и переосмысление фразеологии (ее появление вполне предсказуемо, поскольку значительное количество идиом и фразеологизмов очерчивают психологические и эмоциональные проявления человека).

Интроспективный характер стихотворения заметен уже в первых строках. Воссоздаваемый в тексте мир – это метафорическое толкование внутреннего «я» лирического героя, пространства его души. Оно предстает омутом, который в фразеологическом фонде языка связан со свойствами человека (в тихом омуте черти водятся) и субъективной оценкой обстоятельств, в которых он оказывается (см. выражения хоть в омут

, окунуться / погрузиться в омут, броситься в омут с головой, а также душевная муть / муть на душе – в последнем случае муть в переносном смысле аттестована отрицательно и в этом аспекте может перекликаться с метафорическим смыслом омута в конструкции омут чего-либо).

Мандельштам аккумулирует эти фразеологические оттенки слова омут (что и позволяет думать, что в стихотворении описывается душа лирического героя), но осложняет эту семантику, соединяя ее с реальным планом во второй строке: «И томное окно белеет». В ней слово окно, вероятно, употреблено в значении ‘остаток водоема, открытая полынья в трясине’. Обращение к такому значению слова окно поддерживает целостность текста, что, однако, не отменяет актуализации и другого, переносного значения слова окно

 – ‘просвет, отверстие в чем-либо’. Это значение, по-видимому, ассоциативно также подкрепляется фразеологическим планом, см. переносное значение слова просвет – ‘улучшение, облегчение’ (без просвета, наступил просвет)[82], а также выражение светло на душе.

В экспозиции текста при этом происходит смешение визуальных впечатлений. Во второй строке выделяется предикат белеет, который требует контрастного цветового обрамления. Таким фоном служат слова прозрачно и темно, семантика которых, однако, дизъюнктивна (в силу того, что ‘прозрачность’ связана с обилием света). Поскольку объединение ‘темноты’ и ‘прозрачности’ тяготеет к смысловому противоречию, сема ‘темноты’ в восприятии читателя оттягивается ко второй строке – к слову окно. При этом окно

уже снабжено характеристикой – томное, и это слово выпадает из ряда визуальных впечатлений. Поэтому благодаря семе ‘темноты’ (слово темно) и коллокации темное окно возникает предположение о замене темное томное. Общая для омута и окна сема ‘темноты’ совмещает семантику первых двух строк. Одновременно прилагательное томный вводит тему психологического переживания.

Описание внутреннего состояния разворачивается во второй части первой строфы, которая целиком базируется на идиоме тяжело на сердце. Строки «А сердце, отчего так медленно оно / И так упорно тяжелеет» разрушают устойчивую форму идиомы – лексический ряд модифицируется (тяжело  тяжесть), причем семы ‘сердце’ и ‘тяжесть’ разнесены по разным частям высказывания. Самое существенное изменение заключается в том, что идиома, которая обычно констатирует уже свершившийся факт, здесь переведена в темпоральный план, и строки пытаются – как бы в замедленной съемке – зафиксировать длящийся временной промежуток, когда появляется тяжесть на сердце.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука