Читаем К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама полностью

Несомненно, все рассмотренные примеры свидетельствуют о последовательном и базовом приеме в поэзии Мандельштама. Однако пока мы проанализировали лишь отдельные строки, лишь фрагменты текстов. Теперь необходимо перейти к «сборке» и показать, как идиоматический уровень последовательно реализуется в целиком взятых стихотворениях.

Идиоматика в стихах Мандельштама: анализ текстов

Во многих стихах Мандельштама переосмысление фразеологии не только составляет неотъемлемый план смыслового развития текста, но и поясняет наиболее загадочные, «темные» и при этом часто самые эффектные фрагменты. Конечно, в идеальных условиях необходимо было бы почти каждое стихотворение поэта снабдить комментарием его фразеологического состава – тогда станет видно, как один и тот же текст может одновременно аккумулировать разные типы работы с идиоматикой (из классов 1–6), а логика классификации трансформируется в список случаев обыгрывания языкового плана в хронологически расположенных текстах. Однако такой подход предполагал бы дублирование всех примеров нашей классификации. Поэтому мы сочли возможным на примере нескольких стихотворений продемонстрировать, каким образом идиоматический план модифицируется в рамках отдельно взятого текста.

Мы хотели показать, что фразеологический уровень важен уже для раннего Мандельштама, поэтому список разборов открывает стихотворение 1910 года «В огромном омуте прозрачно и темно…» – текст, устроенный в отношении фразеологии неожиданно сложно. Далее мы обратились к одному стихотворению начала 1920‐х – «С розовой пеной усталости у мягких губ…» и одному тексту начала 1930‐х годов – «Довольно кукситься. Бумаги в стол засунем…». В них фразеологический план хотя и структурирует поэтическое высказывание, но скорее лежит на поверхности (что не отменяет занятных языковых особенностей и семантических сдвигов).

Затем мы переходим к «Мастерице виноватых взоров…» (1934) и воронежским стихам: «Мир должно в черном теле брать…» (1935), «Римских ночей полновесные слитки…» (1935), «Вооруженный зреньем узких ос…» (1937). Во всех этих текстах, с нашей точки зрения, отталкивание от идиоматического плана, его обыгрывание является глубинным смыслообразующим фактором. Наиболее ярко, быть может, работа Мандельштама с языком предстает в «Стихах о неизвестном солдате» (1937) – произведении неоднократно интерпретировавшемся. В конце мы разбираем «Пароходик с петухами…» (1937) – одно из самых последних сочинений Мандельштама, написанное уже после Воронежа.

Этот список, разумеется, не замкнутый: нельзя сказать, что только в указанных выше стихотворениях идиоматический план играет ключевую роль, а во всех остальных стихах – вспомогательную (выбор текстов во многом диктовался читательским стремлением разобраться именно с этими стихами). Конечно, количество текстов, строящихся на фразеологическом плане, может быть увеличено – от раннего (1912) стихотворения «Образ твой, мучительный и зыбкий…» – через «Век», «Грифельную оду» и «1 января 1924», важнейший языковой комментарий к которым был написан О. Роненом (его достоинства несколько теряются в соседстве с интертекстуальными построениями), – к поздним стихам («Ламарк», «К немецкой речи», «Чернозем», «Заблудился я в небе – что делать?» и многим другим).

В анализе текстов мы использовали фрагменты из нашей классификации (но и добавили ряд новых наблюдений). Надеемся, что эти повторы не будут восприняты как излишние, поскольку в контексте разговора о структуре и семантике целого текста примеры, интерпретирующие отдельные высказывания, предстают в новом свете.

Здесь нужно сделать принципиальную оговорку.

Разборы, представленные ниже, не претендуют на полноту описания выбранных текстов. Характерные черты поэзии Мандельштама сложнее и многообразнее и не исчерпываются обсуждаемым в книге приемом переосмысления идиоматики. Смысл стихов поэта возникает благодаря комплементарному действию самых разных принципов работы с языком и литературной традицией, тогда как переосмысление идиоматики, как правило, значимо на микроуровне – в рамках одной-двух строк (иногда строфы).

Однако поскольку работа с фразеологией, с нашей точки зрения, играет главную роль в смыслопорождении в стихах Мандельштама, многие тексты поддаются прочтению только в рамках фразеологического подхода. Некоторые стихотворения как будто состоят из череды перетекающих друг в друга модифицированных идиом и коллокаций, а связки между ними аранжированы другими языковыми принципами.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука