В момент, когда нога Марка ступила на испачканный грязью пол («Откуда здесь грунт?») он думал о том, какой же первый вопрос задать этому Карлу Шейнцу, ибо их накопилось предостаточно. «Плевать. Сначала я хочу увидеть её. А потом уже вопросы. Если же он не обманул меня. Если бы он не обманул меня…».
— Не отходи далеко, — рявкнула Ребекка. Она остановилась и, чертыхаясь, уставилась себе под ноги. — Видишь грязь? Так вот это самое малое, что ты можешь здесь увидеть. Дальше тебе придётся идти сквозь тонну дерьма, именуемого «сомнительными личностями».
Марк бросил на неё скептический взгляд. В этот момент он осознал, что в какой-то степени она стала ему симпатичной.
— Чего уставился? — с серьёзным видом бросила она. — Я за тебя в ответе. И пока не передам тебя прямо в руки этому технократу, домой я не вернусь. — Она застыла, раскинув руки. — А если тебя тут убьёт и изнасилует местный криминальный авторитет, то в Карне мне дорога будет закрыта. А меня там ждёт моя квартирка в элитном жилом районе.
Марк покачал головой. В очередной раз ему пришлось убедиться, что граждане Республики ставят материальные блага на вершину списка жизненных приоритетов. Может, они и имели свободомыслие, но не это ли свободомыслие довело их до страстного вожделения потребительских ресурсов? Своё презрение он тут же отбросил. Ведь были у них и ценности достойные жизни человека. Марк до сих пор углублялся в воспоминания того «концерта», — так назвал его мистер Лоутроп. Он слышал в голове магию звуков, которую создавали «музыканты» и мысленно сидел в том самом уютном кресле в первом ряду. Вот и в это мгновение.
— Пойдём, — сказала Ребекка, едва коснувшись его плеча.
Она устремилась вперёд. В тусклом свете ангара станции она казалась грациозной и уверенной, но на фоне затоптанного пола и исцарапанных стен это зрелище было одновременно восхитительным и прискорбным. Слева на белой когда-то стене широкой полосой реял серебристый блеск металла. Наверное, какой-то неумелый (или пьяный) пилот направил транспортник в сторону шлюза не совсем по прямой траектории. И, похоже, закрашивать след его пребывания на станции администрация не торопилась.
Марк догнал Ребекку и поравнялся с ней.
— Что он сказал?
Она закатила глаза.
— Ты уже меня в десятый раз спрашиваешь. Как
— Кем?
— О, ну это когда ты поворачиваешься спиной, тебя низко нагибают и как следует жарят!
— Жарят?
Ребекка, надув щёки, выдохнула весь воздух из лёгких.
— Я понял о чём ты, — нахмуренно проговорил Марк, — просто слово странное… Но я же мужчина.
— И что?
— Это называется гомосексуализм. В Государстве таких людей ссылают на станции для ручного труда, как непригодных для социума…
Ребекка расплылась в улыбке, блеснув двумя светлячками глаз.
— Знакомо, да?
— Я был политическим заключённым, — чуть ли не вскрикнул Марк, нахмурив брови. — Гомосексуалистов ссылают на другие.
— Я слышала, что у вас что первых, что вторых не особо-то жалуют.
— Разница в том, что политзаключённые рано или поздно возвращаются к привычной жизни, отбыв наказание. Не все, конечно. Скорее, единицы, те, кто перевоспитались. Но всё же у них есть шанс. Это разные слои…
— Слои общества? — перебила его Ребекка. — Ты же говорил, что у вас их нет.
Марк тут же вспомнил один из лозунгов Единого Государства: «Каждый из нас — общество. Каждый преступник — отслоение».
— Послушай, я ненавижу Единое Государство. И увидев Республику собственными глазами, я понял, что здесь совсем не то, о чём нам рассказывали в воспитцентрах. Просто у вас есть некоторые вещи…
— Я поняла тебя. Запомни, не существует идеального государства. Не существует и никогда существовать не будет. У каждой формы правления есть свои плюсы и свои минусы. И что у одной плюс, у другой — минус. И наоборот. Сколько бы твоё Государство…
— Не моё.
— Прости. Сколько бы Единое Государство не кричало о своём единстве, будет всплывать наверх недостаток свободы. Сколько бы Республика не кричала о своей свободе, будет всплывать недостаток единства. Неразделимое черное и белое. Инь и Ян. Понимаешь?
В последних словах Марк запутался, но в целом, её мировоззрение казалось резонным. Да и вообще сама Ребекка стала в глазах Марка какой-то более разумной, что ли. Оказывается, в тени пылкой натуры томился ещё и недюжинный ум. Несмотря на её извечную манеру пускать в ход язвительные издёвки, Марку было даже жаль с ней расставаться.
— Понимаю.
— Вот и чудно, — улыбнулась Ребекка.