Каба́

Вот теперь он мог думать; и он думал. И даже тошнота не мешала его мыслям выстраиваться в ряды и плыть за горизонт. Так же, как выстраивались в ряды бесчисленные книги, навещавшие его в снах. Он думал, как очутился внутри книги с желтой обложкой, стоило лишь ему пожелать, как его личина резко отпала, точно пустой плащ, из которого исчезло тело. Думал, как оказался внутри Виктора Петровича Петрова. Думал, как ему открылось все исподнее его бывшего психолога, при этом Игорь продолжал осознавать себя некоей обособленной величиной. Думал, как почувствовал там, во сне, что мог бы управлять этим человеком и… И, возможно, он так и поступил. Неосознанно. И Петров предался разврату не самостоятельно, а с полпинка от внутреннего Игоря.

А как насчет раньше? Что было раньше? До

гипноза? Ведь только благодаря последнему сеансу в кабинете психолога Игорь начал осознавать часть сна,– ту часть, которую ему удалось реконструировать под гипнозом. Часть с парящими книгами. Встречу с Кабой он по-прежнему не помнил, потому как не удалось с ней встретиться во время гипноза. Что было раньше? В те многочисленные ночи, до знакомства с Петровым, ночи, которые он напрочь не помнил, и мерил их лишь собственными синяками, пробуждаясь поутру то с раздутым шнобелем, то с колющим боком, то с саднящим затылком, то с отбитой рукой или ногой. Только ли прошедшей ночью он очутился внутри печатного экземпляра, выбрав Петрова в качестве эксперимента? Может, он делал так и раньше, просто не помнит этого? Он проникал в книги в каждую из таких ночей, он блуждал от сюжета к сюжету, перескакивал из судьбы в судьбу, путешествовал от события к событию. Это, а никакая не Каба, служило причиной всему происходящему вокруг него. Это, а никакая не исполненная просьба Кабы, легло в основу того, что его мама стала другой. Это

, а никакое не преследование Кабы, причина его синяков по утрам: в какой-то момент люди осознают, что внутри них обосновался чужак, который жрет их ресурсы и душу, и поднимают восстание. И бунт переходит в эту реальность, Игорь получает на орехи.

Нет никакой Кабы, эту историю рассказала бабушка. Он сам, проникая в людей в своих метамфитаминных снах, менял их изнутри. Он воровал их судьбы, воровал часть их души. Он, Игорь Мещеряков, менял реальность вокруг себя, подстраивая ее под одному богу известную картину. Он, Игорь Мещеряков, никакая не Каба, ни бог из машины, никакая не Баба Яга, управлял ордами докапывальщиков. Используя их в качестве будильника для себя же самого, чтобы те не позволяли ему отключится наяву и уплыть в мир снов в неподходящий момент; они держали его в тонусе, пихая, дергая, наступая, наезжая, дерясь, докапываясь. Он, Игорь, – центральная фигура и генератор этого мира.

Он сам – и есть Каба!

Так оно, или не так, сегодня уже не важно. Даже если Игорь прежде и не обладал достаточной силой перекроить людей и реальность, сейчас он имел ее. Какая разница, что там было раньше! Он может выбрать исходной точкой сегодняшний день. У него ведь появились новые друзья, ебты, и один дружок очень сильно запал в душу, да, нет, в натуре, так. Игорь помнил его обложку: песчаная дюна и выглядывающие из песка, перекошенные лица засасываемых людей. Стоит теперь проверить, о чем же таком там написано

? Игорь предполагал, что он не будет разочарован.

Проблема лишь в том, что такие сны, в которых Игорь может вершить миром,– нерегулярны. Непредсказуемы. Они живут своей жизнью и навещают Игоря по прихоти, как уличные коты. Ему остается безропотно ждать, когда это случится, а за это время может многое случиться. Валера Песочный человек точно ждать не будет.

Однако существует одно, не проверенное доселе, предположение.

Что если и здесь Игорь тоже властен распоряжаться? Что если подобные сны можно вызывать, когда пожелается? Или когда… когда он попросит? Что если он попросит

? Ведь он просил однажды, когда его болтливое помело довело его до беды. И ничего, жив пока. Он попросит еще, попросит всем сердцем, и на сей раз он будет очень пристально слушать ответы, он будет внимать тому, что он сам должен сделать, чтобы его желание исполнилось.

На сей раз Игорь Мещеряков был намерен платить по счетам. Он заплатит, угу. Всем и каждому. И мало, судя по обстоятельствам, никому не покажется.

Глава 21. У Петрова-7

Он чувствовал внутри себя чужака всегда. Сколько себя помнил. Шел ли он на работу, наблюдал ли за облаками, потягивал ли водку из горла чекушки, смотрел ли фильм, трахался ли с очередной, морально расхлябанной, барышней,– чужак присутствовал. Чужак, стало быть, был сказочным вуайеристом; Виктор называл того Дирижером. Потому как тот дирижировал, и не чем-нибудь, а его собственной жизнью. Дирижер то брал в руки свою дирижерскую палочку, то уходил в тень и дулся, то просто безучастно смотрел исподлобья. Но он никогда не переставал. Виктор Петров осознал его присутствие впервые в тот жаркий, летний день, когда сжег кошку.